Он с подозрением посмотрел на нее.

– Нет, Софи, это не годится. Это ведь ты помогала ей постоянно быть с этим поэтишкой, Чарльз говорил мне!

– Да, и посмотрите, к каким превосходным результатам это привело! Она уже не хочет за него и поняла, насколько Чарльбери предпочтительнее! Если бы Чарльз не вмешался, все бы устроилось к вашему удовольствию!

– Я ничего не понимаю, – пожаловался его светлость.

– Охотно верю. В некоторой степени это произошло из-за болезни маленькой Амабель.

– Но, – упорствовал ее дядя, старательно пытаясь ухватить нить ее рассуждений, – если теперь она пожелает выслушать Чарльбери, какого черта он снова не сделает ей предложение?

– Полагаю, он бы так и поступил, если бы я позволила. Но это было бы бесполезно. Она несколько месяцев позволяла Огэстесу ухаживать за собой и поклялась выйти либо за него, либо вообще не выходить замуж! Стоит вам согласиться на этот брак, и она почувствует себя обязанной выйти за него! В любом случае нельзя допустить официального объявления! Вы ведь сможете это устроить, я прошу вас! И не слушайте ничего, что Чарльз вам скажет! – Ее выразительные глаза смеялись. – Будьте столь же несговорчивы, как и всегда! Это будет самым лучшим!

Он ущипнул ее за щеку.

– Разбойница! Но если Чарльз передумал… Знаешь, Софи, я не силен в спорах!

– Тогда и не спорьте с ним! Вам надо лишь ужасно рассердиться, а это, я знаю, вы отлично умеете!

Он довольно усмехнулся, усмотрев в этом комплимент.

– Да, но если они не оставят меня в покое…

– Мой дорогой сэр, вы сможете искать убежище в «Уайте»! Остальное – моя забота! Если вы выполните свою часть, то и я не оплошаю. Мне осталось только добавить следующее: ни в коем случае не проговоритесь о нашем разговоре! Обещайте!

– Ох, хорошо! – сказал его светлость. – Но вот что я тебе скажу, Софи! Молодого Фонхоупа я приму в семью так же охотно, как и эту кислую особу, которую выбрал Чарльз!

– О конечно! – бесстрастно ответила она. – Это не дело! Я поняла это, как только приехала в Лондон, и сейчас питаю небезосновательную надежду положить конец этой помолвке. Только сыграйте свою роль, и все будет в порядке!

– Софи! – вскричал ее дядя. – Что, черт возьми, ты подразумеваешь под порядком?

Но она лишь засмеялась и выскользнула из комнаты.

Последствия этого разговора ошеломили всю семью. Впервые мистеру Ривенхолу не удалось подчинить отца своей воле. Его упор на длительность увлечения Сесилии не возымел желаемого результата, а вызвал вспышку гнева поразившую его. Зная, что наследник легко переспорит его и не испытывая желания противиться более сильной воле, лорд Омберсли едва ли дал сыну возможность раскрыть рот. Он сказал, что каким бы своевольным ни был Чарльз в управлении поместьями, он пока не был опекуном своей сестры. Он добавил, что всегда считал, что Сесилия предназначена Чарльбери, и что никогда не согласится на ее брак с другим.

– К несчастью, сэр, – сухо сказал Чарльз, – Чарльбери больше не любит мою сестру! Его глаза смотрят в совсем ином направлении.

– Вздор! Чепуха! Он часто посещает этот дом!

– Точно так, сэр! Поощряемый моей кузиной!

– Не верю ни слову! – заявил его светлость. – Только не Софи. – Чарльз рассмеялся. – И даже если он сделает ей предложение, я не позволю Сесилии выйти за того молокососа, так ей можешь и передать!

Мистер Ривенхол передал, но так как он успокаивающе добавил, что не сомневается в том, что ему удастся переубедить отца, то спокойствие, с которым она выслушала новости, не удивило его. Даже тирады лорда Омберсли за обеденным столом не нарушили ее самообладания, хотя она сильно не любила рассерженные голоса и не могла не вздрагивать и не заливаться краской.

Меньше всего родительский диктат задел мистера Фонхоупа. Когда ему сообщили, что придется отложить объявление о помолвке в светских журналах, он моргнул и безучастно спросил:

– Мы собирались это делать? Ты говорила мне? Я Должно быть прослушал. Знаешь, меня сейчас очень тревожит Лепанто. Бесполезно отрицать тот факт, что изображение битвы на сцене всегда неудачно, а как его тогда избежать? Я большую часть ночи мерял шагами комнату и ничуть не приблизился к решению проблемы.

– Должна сказать, Огэстес, мы вряд ли поженимся в этом году, – сказала Сесилия.

– О да, вряд ли! – согласился он. – Не думаю, что мне придет мысль о свадьбе, пока я не допишу пьесу.

– Да, и мы должны помнить, что Чарльз настаивает на дам, чтобы ты нашел место, прежде чем будет объявлено о помолвке.

– Ну, тогда все решено, – сказал мистер Фонхоуп. – Вопрос в том, насколько можно использовать методы греческих драматургов, чтобы преодолеть затруднение.

– Огэстес! – с отчаянием сказала Сесилия. – Неужели пьеса тебе дороже, чем я?

Он удивленно посмотрел на нее, поняв, что она говорит серьезно, и тут же взял ее руку в свои, поцеловал ее и, улыбнувшись, произнес:

– Как это нелепо, мой прекрасный ангел! Разве что-нибудь или кто-нибудь могут быть мне дороже, чем моя святая Сесилия? Я пишу пьесу ради тебя. Как тебе нравится мысль о хоре в греческом стиле?

Лорд Чарльбери, узнав, что его соперник продолжает бывать на Беркли-Сквер, даже не прикрываясь расспросами о здоровье Амабель, встревожился и потребовал объяснений у своей наставницы. В это время он вез ее в своем экипаже в Мертон, и когда она откровенно рассказала ему, что произошло, он уставился на дорогу и некоторое время молчал. Наконец, с заметным усилием он сказал:

– Понимаю, когда я смогу увидеть объявление?

– Никогда, – ответила Софи. – Мой дорогой Чарльбери, не надо падать духом! Уверяю вас, нет никакой необходимости. Бедная Сесилия давно поняла, что ошиблась в своих чувствах!

Он быстро повернулся к ней.

– Неужели это правда? Софи, не шутите со мной! При. знаюсь, я думал… я надеялся… Тогда я вновь попытаю сча стья, пока не поздно!

– Чарльбери, для разумного человека вы говорите глупейшие вещи! – заметила Софи. – И какой же по-вашему будет ответ в данных обстоятельствах?

– Но если она больше не любит Фонхоупа… если она возможно, сожалеет о своем отказе мне?..

– Конечно, сожалеет, но ведь это так очевидно, если немного подумать. Прошу вас! Если бы вы поменялись местами – вы – обедневший поэт, Огэстес – богатый человек, может быть, тогда она восприняла бы вас. Но ведь это не так. С одной стороны – ее поэт, за которого она поклялась выйти наперекор всей семье… Вы должны признать, что он чрезвычайно предан ей!

– Он!.. Я бы очень удивился, если бы у него в голове была хоть одна мысль помимо его глупых стишков!

– Это верно, но вы едва ли думаете, что моя кузина разделяет это мнение! Он влюбился в нее и не обращает внимания ни на какую другую женщину с тех пор, как я приехала в Англию, а вы понимаете, в глазах света это – невиданная преданность! Вы, мой бедный Чарльбери, находитесь под гнетом своего положения и богатства! Какой бессердечной покажется Сесилия, если бросит своего поэта ради вас! Можете мне поверить, сознание этого давит на нее! Она очень чувствительна. Она никогда без достаточных оснований не решится причинить боль тому, в чью искреннюю любовь верит. Единственный выход – дать ей достаточно основания так поступать.