Гленда посмотрела на письменный стол Куинси. Прекрасный стол со стоящим на нем факсом. Прекрасное кожаное кресло. Все прекрасно сочетается. Наверное, жена специально подбирала этот комплект для своего трудоголика-супруга. В те далекие времена, когда они еще жили вместе…

Она вытащила верхний ящик. Пустой, если не считать ручек и карандашей. Второй. Тоже ничего. Третий. И наконец в нижнем, там, где и должен хранить такие вещи мало пишущий человек, три коробки дорогой почтовой бумаги.

Она ошиблась насчет выбитых цветочков и шелковых ленточек. Бумага, перевязанная кожаным ремешком, лежала в ящичке из сандалового дерева. Прекрасная на ощупь и приятная для глаза, импортированная из Великобритании, девятнадцать листов.

— Ох, Куинси, — прошептала Гленда, держа в руке ящик. — Ох, Куинси, как же ты мог?

Портленд, штат Орегон

Когда Рейни проснулась, рядом уже никого не было. Она перевела взгляд на стоящий у кровати будильник. Часы показывали семь утра, что соответствовало десяти по восточному поясному времени. Куинси и Кимберли встали, наверное, пару часов назад. Рейни провела рукой по волосам, поймала свое отражение в зеркале над бюро и поморщилась. Вид у нее был такой, словно она сунула пальцы в розетку.

Во рту витал аромат старых носков. Еще одно прекрасное субботнее утро.

Рейни скатилась с кровати и прошмыгнула в ванную. Зубная паста сняла часть проблем. Душ вернул веру в себя. Она натянула джинсы, которые носила уже три дня, и белую маечку и наморщила нос, после чего смело вышла из спальни.

Отец и дочь сидели у круглого коричневого стола в крохотной кухоньке, занимавшей переднюю половину гостиной. Куинси склонился к компьютеру, Кимберли, прислонившись к его плечу, всматривалась в экран. Каждый держал в руке по чашке кофе и каждый яростно доказывал что-то другому. На столе стояла и третья чашка, предназначенная, наверное, ей. Рейни взяла чашку и прислушалась к разговору.

Похоже, они составляли базу данных. Кимберли предлагала сосредоточить внимание на деле Мигеля Санчеса, тогда как Куинси считал этот путь тупиковым — что можно сделать, находясь в Сан-Квентине?

— А как же семья? — возражала Кимберли.

— Какая семья? — парировал Куинси. — Единственный оставшийся в живых родственник Санчеса — это семидесятилетняя больная мать, мало подходящая на роль кандидата в главные психопаты недели.

— Туше, — пробормотала Рейни.

Они наконец-то замолчали. Куинси оторвался от компьютера. На его лице появилось какое-то непонятное выражение; появилось и тут же ушло, как тень от облака.

— Доброе утро, Рейни, — ровным тоном сказал он. — В пакете есть круассаны, если хочешь. Она покачала головой.

— Давно встали?

— Уже несколько часов.

Куинси избегал смотреть на Рейни. Может быть, и к лучшему — ей тоже не хотелось встречаться с ним взглядом. Интересно, какой была его реакция, когда, проснувшись, он обнаружил ее рядом? Удивился? Обрадовался? Или воспринял это чисто практически — Кимберли уже заняла диван.

Рейни внимательно изучала логотип «Старбакс» на ободке кружки.

— Как успехи? — спросила она.

— Работаем над базой данных.

— Думаю, следует еще раз пересмотреть дело Санчеса. Во-первых, Мигель дозвонился до папы одним из первых. Во-вторых, то, как Санчес обошелся с двоюродным братом, Ричи Миллосом, доказывает, что он мстительный тип. Плюс фактор Монтгомери. Альберт Монтгомери тоже работал по этому делу, но облажался и имеет основания ненавидеть более удачливого коллегу.

— Лично я считаю звонок Санчеса событием случайным, — возразил Куинси. — В тот день на автоответчике было пятьдесят шесть звонков, и я мог попасть на любого из звонивших. Что касается «фактора Монтгомери», то сам по себе он, конечно, представляет интерес, но совпадение еще не означает заговор. Далее. Мигель пребывает за решеткой в далекой Калифорнии. У него нет возможности, и, откровенно говоря, ему не хватило бы мозгов на составление такого хитроумного плана.

— А его кузен? — спросила Рейни.

— Миллос? А что Миллос?

Рейни подсела к столу. Теперь, когда разговор вернулся к куда более безопасной теме маньяков-убийц, она нашла в себе силы посмотреть в лицо Куинси.

— Подумай вот о чем. Твоя оценка партнерства Мигеля и Ричи помогла полиции сосредоточиться на слабом звене. Взявшись за Ричи, полиция как бы гарантировала его смерть от рук Мигеля. Следовательно, кто-то мог бы повесить на тебя ответственность за смерть Ричи.

— Следовательно, я убил Ричи, — пробормотал Куинси. — Неплохо.

— У Ричи остались родственники? — поинтересовалась Кимберли.

— Не знаю. Найди папку.

Кимберли наклонилась к стоявшей у ног Куинси коробке. Очевидно, она уже успела познакомиться с ее содержимым, потому что ровно через четыре секунды положила на стол толстый конверт из плотной бумаги.

— Миллос, Ричи. Ну-ка, посмотрим, что за плоды свисают с веток фамильного древа, — Она вытащила несколько листков и быстро пробежала по ним глазами. — Так. Есть мать… пятьдесят девять лет… домохозяйка. Дальше… Отец. Шестьдесят три года. Бывший вахтер. Ныне на пенсии по инвалидности. О, ревматический артрит. Похоже, его можно вычеркнуть.

— Что еще? — спросил Куинси.

— Два младших брата и младшая сестра. Хосе, тридцать пять лет, есть судимость. В настоящее время на свободе. Вот вам и пища для размышлений. Митчел (Мики) Миллос. Тридцать три. И — надо же — без судимости. Ого, инженер со степенью, окончил Техасский университет в Остине. Похоже, единственный мужчина в семье, не свернувший на кривую дорожку. И, наконец, Роза Миллос, дочь. Ей сейчас двадцать восемь. Никакой информации; как это получилось?

— Мужской шовинизм, — ответила Рейни. — Федералы постоянно недооценивают женщин.

— Оставляю без комментариев последнее замечание, — проворчал Куинси, — но только потому, что в этой комнате у вас численное превосходство. А теперь расскажи-ка подробнее об этом Мики.

Кимберли пролистала пару страниц назад.

— На Мики у нас ничего больше нет. Вероятно, следователи потеряли к нему интерес, узнав, что за парнем ничего не числится.

— Возможно.

Куинси задумчиво нахмурился, потом поднял голову и посмотрел на Рейни. Она же любовалась его стройной шеей, поднимавшейся над воротником синей рубашки-поло, и удивлялась тому, что так редко заставляла Куинси вылезать из костюма. Мягкая хлопчатобумажная ткань подчеркивала рельеф груди человека, на протяжении многих лет занимающегося бегом, а ее цвет почти совпадал с цветом глубоких пронзительных глаз.

Почему он не разбудил ее утром? Разве так уж трудно по крайней мере ткнуться губами в щеку и сказать… что-нибудь.