Тем временем обстановка вокруг Берлина становилась все более грозной. Части Красной армии окружили город кольцом, чтобы помешать нацистским лидерам сбежать, а американцам взять город первыми. Поскольку столица подвергалась непрерывному артиллерийскому обстрелу, многие жители собирались ее покинуть, но Гитлер издал приказ расстреливать всех дезертиров — спрашивается, для чего ему это было нужно, когда неминуемое поражение, точнее полный разгром, было очевидно.

Рядом с виллой в Глинеке, прямо за небольшой сосновой рощей, был расположен военный аэродром, который русская артиллерия обстреливала днем и ночью. Вот что Оленька написала об этом времени в своих воспоминаниях «Мои часы идут иначе»:

«Совсем неподалеку горит дом. Пламя через несколько минут должно перекинуться на наш гараж. Там стоят пятьдесят канистр с бензином, которые нам оставили солдаты-танкисты, перед тем, как сами отдали себе приказ уходить на запад в надежде, что плен у «Джона» будет более терпимым, чем у «Ивана». Обоснованное предположение…

Пламя горящего соседнего дома вот-вот доберется до гаража, и мы взлетим на воздух вместе с канистрами бензина… Странная мысль: вот и подошла к концу война, мы вынесли ее, мы только существуем, но все же живы. И теперь из-за этих идиотских пятидесяти канистр нам никогда не узнать, как там будет дальше, если что-то будет вообще… Должно было свершиться чудо, чтобы спасти нас всех в последнюю секунду. И чудо происходит. Ветер меняется. Мы переживаем и этот вечер. Соседний дом сгорает дотла и уже не представляет опасности.

Теперь мы готовимся, насколько это возможно, к грядущим испытаниям: в библиотеке у задней стены я выставляю на самое видное место свою коллекцию русских икон; у меня при этом вполне определенная мысль: «…Когда придут русские…»

Они не заставляют себя долго ждать, эти первые русские — грязные, закопченные и изголодавшиеся, как все солдаты в эти последние дни войны. Но насторожены они больше, чем другие. Я заговариваю с ними по-русски. Удивление сглаживает их недоверие…

Потом, до того, как они начнут обыскивать дом, я словно бы случайно завожу их в свою библиотеку. И тут происходит то, на что я втайне рассчитывала: они глазеют на иконы, обмениваются беспомощными, почти робкими взглядами и уходят.

Я перевожу дух. Но ненадолго: военная ситуация меняется в пользу Германии. Приближается армия Венка, которая должна применить уже в ближайшие несколько часов чудо-оружие. Русские будут «обращены в бегство» — это утверждают фольксштурмфюреры, проверяющие наш дом, чтобы «забрать каждого имеющегося мужчину» на защиту отечества. В нашем «бабьем царстве» искать их тщетно.

Но в пятидесяти метрах живет Карл Раддатц с женой. Они требуют, чтобы он отправился с ними. Карл бушует, проклинает, ругается и называет то, что сейчас творится, просто и точно — безумием.

Между тем те, кто до этого вел себя так же, уже висят на деревьях в ряд как дезертиры или пораженцы».

Когда Красная армия подошла вплотную к Потсдаму, Оленька опять отправилась к своему Альберту и предложила ему покинуть гибнущую армию и поселиться у нее в Гли-неке. Он подумал и согласился. И на очень короткое время у Оленьки создалось некое подобие нормальной семьи — с нею жили дочь, внучка и молодой любовник, и она занималась обыкновенным земным делом, создавала средства для ухода за кожей. Все это продолжалось очень короткое время. Жизнь висела на волоске.

К концу апреля советские войска, обогнув Ораниенбург, подошли к Берлину с севера и опять появились в Глинеке. У Оленьки в подвале было тесно — некоторые ее соседи попросили там убежища, надеясь на ее русский язык. И наступил страшный момент — группа усталых русских солдат ворвалась в ее дом в поисках нацистов. Это было вполне объяснимо, потому многие не сложившие оружия понимали, что им не избежать наказания за совершенные преступления, а многие просто боялись своих начальников и смертной казни за дезертирство.

Вошедшие русские солдаты, слегка ошарашенные русской речью Оленьки, остановились в нерешительности. Но ведь такие же солдаты вешали или отправляли на историческую родину русских эмигрантов, которые попадали потом в ГУЛАГ, насиловали немецких женщин независимо от их возраста. Оленька как-то своей маме сказала, что она обеспечила себе лояльное отношение со стороны русских войск, но в глубине души она была сейчас совсем не уверена, знают ли о ее заслугах представители этих войск, захватившие ее виллу. И сомнения ее были не напрасны: вслед за солдатами, в подвал вбежала комиссарша, поразившая Оленькиных соседей, сгрудившихся в кучу, свирепой яростью, пасмами давно немытых волос и огромным бюстом под грязной гимнастеркой.

Она бы задушила Оленьку, считая ее предательницей, но ей помешал внезапно подъехавший к вилле джип, из которого вышел вежливый майор из СМЕРШа. Не надо заблуждаться — СМЕРШ, то есть Смерть Шпионам, это советская военная контрразведка, самый грозный карательный орган страны. И вежливость майора была скорее исключением из правил. Он, конечно, не знал о сотрудничестве Оленьки с Конторой, но был знаком с русской культурой, и поэтому спросил Оленьку, родственница ли она вдове Антона Чехова.

— Да, это моя родная тетя, — поспешила объявить Оленька.

Майор удовлетворенно кивнул и внимательно осмотрел испуганно глядевшие на него лица — ведь у Оленьки в подвале находились не только члены ее семьи, но и друзья-соседи в надежде, что ее русское происхождение оградит их от жестокостей наступающей советской армии. Что ж, может быть, майор и получил какие-то указания от своего начальства, потому что он не арестовал даже двух довольно молодых людей, стоявших за спинами женщин. Более того, он поставил солдат у входа в Оленькин дом, приказав охранять всех его обитателей, а затем вежливо попрощался и отбыл, предупредив хозяйку, что ей, возможно, придется вскоре уехать.

Оленька уже в ранней юности испытала страшные потрясения в своей жизни и в жизни России и научилась искусству выживания. Да, рухнули привычные устои, города лежат в руинах, и неизвестно, кто, как и когда будет их восстанавливать и будут ли их вообще восстанавливать. И все же даже в России после революции и гражданской войны удалось установить покой и порядок, значит, и сейчас в конце концов в Германии все наладится. А раз так, она должна тщательно продумать, что ей нужно взять с собой, хотя неясно, куда и насколько ее увезут.

Весь следующий день Оленька, не обращая внимания на ведущиеся вокруг бои и перестрелки, готовилась к длительной поездке. Она предположила, что раз ее предупредили, то она может взять с собой самое необходимое и даже немножко больше.

В первую очередь она решила собрать воедино результаты своих изысканий в области косметики — кто знает, сумеет ли она в будущем заработать на жизнь профессией киноактрисы. Глядя на страшные разрушения, трудно представить, что кто-то станет вкладывать деньги в такую игрушку, как кино. И она принялась вдумчиво паковать созданные ею за время вынужденного отпуска кремы, тоники, маски. А главное, она старательно собрала все свои записи и конспекты по вопросу ухода за кожей.