Возможно, насчет парней я все-таки ошибся, потому что, пройдя за мной несколько кварталов, они вдруг резко свернули к остановке и сели в подошедший автобус. В таком случае понятия не имею, чего они от меня хотели. Может, тоже двадцать копеек стрельнуть. Во всяком случае, когда через несколько минут мимо меня прошел полковник, то он шепнул, что «хвоста» за мной нет и я могу ловить машину и ехать к Крутикову.

Примерно в это же время Крутиков, уже минут сорок усиленно изображавший Чехова, предположил, что потренировался в вождении автомобиля достаточно, и повернул к дому Чехова.

В нескольких кварталах от дома Колобок поставил машину на охраняемую стоянку, на которой, по счастливой случайности, нашлось место в самой глубине, избавился от маскировки – светлой рубашки, панамы и бестолковых очков, и стоянку покинул уже в привычном обличии маленького жизнерадостного человечка, который даже отдаленно не напоминал внушительную фигуру полковника. Пока «следопыты» разбирались что к чему, Колобка уже и след простыл.

Как выяснилось впоследствии, собственной машины Крутиков никогда не имел, друзья за руль пускали его не часто, ссылаясь на сложность передвижения по московским дорогам, а потому опыт Колобка в деле вождения ограничивался в основном практикой, полученной на водительских курсах. Этим он и объяснил довольно глубокую царапину на крыле «Москвича». А также тем, что от долгого лежания под задним сиденьем у него затекли не только ноги, но и все остальное. Поэтому, когда полковник вышел, наконец, из машины окончательно, Колобок, досчитав до двадцати, с превеликим трудом смог натянуть панаму и перебраться на водительское сиденье. Попробовал бы я на его месте не задеть «рафик», стоявший от «Москвича» в опасной для неопытного Колобка близости.

– Что же ты сразу не сказал? – накинулся я на тезку, представив, к каким последствиям могло бы привести появление на перегруженных транспортом улицах неумелого «чайника».

– А что именно я должен был сказать? – невозмутимо ответил Колобок. – Ты спросил, вожу ли я машину. Но не поинтересовался, насколько хорошо я это делаю.

Бурный обмен впечатлениями Чехов выдержал стоически. Да он, похоже, и сам не слишком-то торопился просмотреть кассету. Возможно, из-за того, что опасался, как бы вся эта суета вокруг нее не оказалась напрасной.

Когда же время просмотра все же подошло, я быстро выяснил, что лично для меня на пленке нет ничего интересного. Полковник просматривал запись в ускоренном режиме, переходя на нормальный только тогда, когда на экране появлялась очередная фигура. Крутиков записью очень заинтересовался. Правда, любопытство его возбуждалось не столько содержанием пленки, сколько техническими подробностями. В частности, каким образом на трехчасовой кассете могла уместиться запись протяженностью в двадцать четыре часа. Я же устроился на диване с журналом и, беспрестанно позевывая, устремлял взгляд то на его страницы, то на экран телевизора.

– О! – воскликнул Колобок. – Прокрути-ка обратно. Надо же, та самая особа, которая в институте нашем училась. Ну, я рассказывал о ней. Блин, как же ее зовут…

Я с любопытством посмотрел на экран и выронил журнал.

– Катя…

– Катя? Точно! Катя! – Крутиков радостно хлопнул по подлокотнику кресла. – На три курса позже меня училась. Потрясающая женщина.

Чехов посмотрел озадаченно на нас, потом на экран.

– Так я не понял, Катя из института или Катя твоя? Которая из них?

– Это моя Катя, – твердо сказал я.

– Которая в свое время училась со мной в медицинском институте, – подхватил Крутиков.

Чехов пожевал нижнюю губу и задумчиво закончил:

– И которая теперь трудится в интересующей нас суперсекретной лаборатории. Интересное кино. Так что ты там, Вован, о ней рассказывал? Эксперименты, говоришь, проводить любила? Ладыгин, как же тебя эта гипнотизерша не скушала, а?

– Я ей понравился, – буркнул я. – И вообще, никто меня не гипнотизировал.

Я осекся, вспомнив, как Колобок использовал меня в качестве наглядного пособия по способам ненавязчивого введения в гипнотический транс.

– Да ну, ерунда, – я отмахнулся, как будто пытался этим жестом отогнать прочь роившиеся в голове мысли. – Не помню ничего подобного. Да мы вообще почти не разговаривали.

Колобок нетерпеливо вскочил.

– А ты и не обязан что-нибудь помнить. Ты можешь вообще ни о чем не догадываться. Кстати, чем меньше ты помнишь, тем лучше усваивается то, что внушалось. А для того, чтобы что-то внушить, совсем не обязательно вводить человека в глубокий транс. А особенно эффективно внушение, которое было сделано, пока человек спал. Я имею в виду обычный сон.

Перед глазами тут же мелькнула картинка: я просыпаюсь и вижу изучающий взгляд Кати.

– Ерунда, – повторил я упрямо. – Выпытывать под гипнозом у меня нечего, тайнами никакими не владею. И чувствую себя как обычно. Значит, никто ничего мне не внушал.

Крутиков вскинул брови.

– Как обычно? В самом деле? А кто намедни под машину кидался? Чехов, представляешь, он под машину броситься хотел.

– По какому поводу? – поинтересовался Чехов.

– Никуда я не бросался! Просто задумался, а тут – машина.

– Интересно, о чем можно так задуматься?

– Да я не помню. Мысли какие-то дурацкие были.

Чехов хотел было высказаться, Крутиков попросил:

– Погоди, Юра. Скажи-ка, Володя, что для тебя важно в жизни?

Что важно в жизни? Что важно… Чехов машинально нажимал на пульте кнопки, и на экране снова и снова появлялась Катя, проходила несколько шагов, оглядывалась, смотрела прямо мне в глаза и исчезала за дверью. Потом быстро двигалась обратно и вновь шла мимо камеры, мимо меня…

– Ну, что важно… Любовь. Еще дружба, работа. Это главное, наверное.

– Хорошо. А предположим, работу ты потерял, лучший друг тебя предал, любимая женщина бросила. Что тогда?

Я на мгновение представил такую перспективу и ужаснулся.

– Тогда и жить незачем.

– Ты действительно так думаешь? – Колобок медленно и отчетливо выговаривал каждое слово. – Это действительно твои мысли?

Я растерялся. В самом деле, мои ли это мысли? Не припомню, чтобы когда-нибудь меня пугала перспектива потери работы. Потерять любимую женщину или друга, конечно, тяжело. Но…

– Но, послушай, я тоже, между прочим, не курсы трактористов оканчивал! Невозможно под гипнозом заставить человека сделать то, что противоречит его моральным ценностям, жизненным установкам! Невозможно внушить мысли, которые противоречат установкам личности!

– Невозможно. Вот так, с ходу. Если в человеке накрепко сидит «не убий», то одним словом из него убийцу не сделаешь. Но если сначала расшатать психику, разрушить личность, стереть «я», сделать из человека подобие зомби…