…Она по-прежнему мучила меня, возбуждая, заставляя терять голову. Похоже, она что-то мне надевала.

– Что ты задумала? Нужно ли это?

Она не ответила…

– Дядюшка, если вы желаете родить только сына и не хотите насладиться ароматом «полевого цветка»[97], есть, доложу я вам, и самый дешевый способ. О нем никто не знает. Тут у дядюшки Юаня имеется несколько самых дешевых суррогатных матерей. На лицо страшненькие, но это не от природы. Изначально эти девушки были очень симпатичные, то есть и гены у них превосходные. Вы наверняка слыхали, дядюшка, про большой пожар на фабрике мягких игрушек в Дунли[98]. Там в огне погибли пятеро наших дунбэйских. А еще трое выжили, но получили тяжелые ожоги, полностью обезобразившие внешность, и жизнь у них сложилась несладко. Дядюшка Юань от доброты душевной дал им приют, позаботился о еде и питье и в то же время придумал для них способ получать доход, чтобы накопить денег на старость. Тут, конечно, ни о каких половых отношениях речь не идет, то есть у вас отбираются маленькие головастики и вводятся им в матку. Когда приходит время, забираете ребенка и порядок. И недорого – за рождение мальчика пятьдесят тысяч юаней, за девочку – тридцать…

…Она довела меня до того, что я вскрикнул. Было такое ощущение, что я погрузился в какую-то бездну. Она накрыла меня своим телом и тихонько сползла в сторону…

– Дядюшка, я вам предлагаю…

– Так ты, значит, у Юань Сая сводником?

– Как только у вас, дядюшка, язык поворачивается произносить эти устаревшие слова? – засмеялся Плоская Башка-младший. – Я у дядюшки Юаня агент по продажам. Премного благодарен вам, дядюшка Сяо, за то, что дали мне возможность заработать, я сейчас же свяжусь с дядюшкой Юанем. – Он выровнял плот и полез за мобильным телефоном.

– Извини, – сказал я, – никакой я тебе не дядюшка Сяо и надобности мне в этом нет.

Третьего дня, сенсей, у нас со Львенком ссора вышла – эмоции зашкаливали, разбит нос, крови натекло, даже бумага для письма замарана. Сегодня голова побаливает, но письмо написать могу. Когда пишешь пьесу, нужно тщательно подбирать слова, а к письму так серьезно не подходишь. Нужно лишь знать пару сотен иероглифов, и если в душе есть что сказать, можно сесть и написать. Моя бывшая жена Ван Жэньмэй, когда в свое время писала мне письма, не знала, как писать многие иероглифы, и вместо них рисовала картинки. Она, бывало, все извинялась: «Сяо Пао, такая я малокультурная, только картинки рисовать и умею». А я говорил: «Еще какая культурная, твои картинки выражают чувства, по сути дела ты творишь новые иероглифы!» – «Вот сыночка тебе сотворю, Сяо Пао, – отвечала она. – Вместе с тобой сотворим его…»

Все, что я услышал от Плоской Башки-младшего на плоту, сенсей, повергло меня в ужас, но я принял обрекавшее меня на постоянную тревогу решение: Львенок, эта баба, уже помешавшаяся на мечтах о ребенке, забирает моих маленьких головастиков и вводит одной из девушек с обезображенной внешностью. Перед глазами появляются стаи «головастиков», окружающих яйцеклетку, совсем как на картинке из детских лет, когда стаи головастиков в высыхающем пруду за деревней тыкаются в размякшую от воды пампушку. А обезображенная девушка, которая будет вынашивать мне ребенка, не какой-то чужой человек, это Чэнь Мэй, дочь моего одноклассника Чэнь Би. Именно в ее утробе будет выношен мой младенец.

Я спешно помчался к Центру разведения лягушек. По дороге несколько человек вроде бы поздоровались со мной, но кто именно, не помню. Через щель в отливающих серебром воротах с электроприводом снова мелькнула суровая статуя лягушки-быка. По спине пробежал холодок, и я словно почувствовал, а на самом деле вспомнил ее холодный недобрый взгляд. На площадке перед небольшим белым домиком прыгали шесть девиц в цветастых костюмах с гирляндами в руках, а рядом на стуле молодой человек аккомпанировал на аккордеоне. Похоже, они репетировали какой-то номер. Мирно текло время, стояла хорошая погода, ничего не происходило, и вполне возможно, все это было лишь игрой моего воображения. Все же я нашел местечко, где можно было присесть, и стал всерьез обдумывать пьесу.

«Когда все благополучно, сиди тихо как мышь, если что случится, держись храбро как тигр», «Счастье не беда, а от беды не скрыться никуда» – всему этому учил отец. С возрастом люди любят давать наставления. Вспомнил слова отца, и есть захотелось. Мне уже пятьдесят пять, и хотя при живых старших нельзя обсуждать то, что они говорят, но вообще-то полжизни уже прожито, солнце все стремительнее клонится к закату, и такому человеку, который рано ушел на пенсию, вернулся в родные места, купил дом, чтобы доживать свои дни в праздности, по сути дела нечего бояться. При этой мысли есть захотелось еще больше.

Я зашел в ресторанчик под названием «Дон Кихот», что справа на площади перед храмом Матушки Чадоподательницы. С тех пор как Львенок стала работать на лягушачьей ферме, я нередко заходил сюда. Прошел к столику у окна и сел. Посетителей здесь всегда было немного, и я стал в этом трактире чуть ли не завсегдатаем. Подошел толстый коротышка-официант.

Сенсей, всякий раз садясь за этот стол, я смотрю на пустой стул с другой стороны и мечтаю, что в один прекрасный день Вы будете сидеть напротив и обсуждать со мной эту трудно дающуюся пьесу.

Улыбка на лоснящейся физиономии официанта казалась искренней, но за ней мне всегда виделось какое-то странное выражение. Наверное, как в том же в «Дон Кихоте» выражение лица Санчо Пансы – до какой-то степени плутовское, немного от мелкого жулика, который подтрунивает над другими, но и сам бывает объектом насмешки, уж не знаю, как это и назвать – очаровательным или возмутительным.

Стол сколочен из толстых липовых досок без какой-либо лакировки. На поверхности отчетливо видны древесные волокна, кое-где следы от сигаретных окурков. За этим столом я нередко пишу. Как знать, может, в будущем, когда моя пьеса будет иметь огромный успех, этот стол может стать культурной реликвией. То-то будет прибыльно пускать за этот стол посидеть и выпить, а если бы Вы приехали и посидели напротив меня, это было бы еще круче! Вы уж извините, литераторы они вообще любят так фантазировать и важничать, чтобы стимулировать свой писательский энтузиазм.

Официант сделал вид, что кланяется, но в поклоне так и не согнулся, сенсей.

– Здравствуйте, – сказал он, – добро пожаловать, верный слуга великого рыцаря от всей души рад вам услужить. – И с этими словами подал меню с названиями блюд на десяти разных языках.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Как обычно: овощной салат «Маргарита», тушеная говядина в соевом соусе «Вдова Энтони» и кружка темного пива «Дядюшка Малик»[99].

Тот крутанул толстой гусиной задницей и удалился. В ожидании заказа я осматривал отделку и убранство заведения: на стенах развешаны узорные доспехи и копья со следами ржавчины, изношенные перчатки с тех времен, когда противников вызывали на поединок, свидетельства и ордена за выдающиеся боевые заслуги и неувядаемые достижения, еще там была голова оленя, которая выглядела как живая, два чучела фазанов с перьями яркой расцветки, а также старые пожелтевшие фотографии. Хоть это и подделка под европейскую классику, но смотрелось занятно. Справа от входа стоит бронзовая статуя молодой женщины в натуральную величину, ее облапанные груди аж блестят: я внимательно наблюдал, сенсей, как входящие в трактир – и мужчины, и женщины, – проходя мимо, гладили ее грудь – на площади перед храмом Матушки Чадоподательницы всегда оживленно, а наиболее живо звучал зазывающий покупателей голос Ван Ганя. Недавно он представил публике номер «Цилинь приносит сына», якобы возрождение традиций, а на самом деле его поставили несколько работников городского дворца культуры – хотя ни то ни се, не китайское и не западное, но проблема трудоустройства пары десятков человек решена, значит, дело хорошее. К тому же, сенсей, как Вы и говорите, на самом деле всё изначально считают искусством авангарда. Немало подобных программ я видел по телевидению, в основном жуткая мешанина традиционного и современного, туристического и культурно-просветительного, делается с размахом, якобы по-европейски, с радостным волнением, то, что называется «благожелательность приносит богатство». Та же озабоченность звучит и в Ваших словах: где-то грохочут пушки и поле битвы усеяно трупами; а где-то поют и пляшут, погрязнув в пирах и веселье, как говорится, льется зелено вино и горят красные фонари. Это и есть наш общий мир, в котором мы живем. Будь на самом деле такой великан, который по размерам мог сравниться с земным шаром, как наше тело с футбольным мячом, и вот сидел бы он и смотрел на безостановочно кружащий земной шарик: то мир, то война, то пиршество, то голод, то засуха, то наводнение… Даже не знаю, какие мысли могли бы прийти ему в голову… Прошу прощения, сенсей, опять ушел в сторону.