– И кто он был?

– Папа сказал, что у его отца большая пекарня и что они богачи.

– Так почему же ты не вышла за него?

– Мужику двадцать семь лет, и он еще не женат? Что-то с ним не в порядке.

– И что же ты сделала?

– А как ты думаешь? Кругом марш! Убежала из дому и сидела на скамейке в городском саду, пока не увидела, что этот придурок и его отец выходят, и только тогда вернулась домой. Папы дома не было. Мама сказала, что он от стыда вышел прокатиться на своем автомобиле, чтобы успокоиться. Она кричала, что мне ничто не поможет, я могу убегать из дому сколько влезет, все равно они найдут мне жениха, если не по-хорошему, то силой. Она хочет, чтобы я вышла за мужчину, которого не люблю, как мой папа женился на женщине, которую он не любил.

– Луна, что ты говоришь!

– Я говорю правду! Мой отец заболел, потому что он не любит мою мать.

– Луна! – Давид был потрясен. – Это же твоя мать! Не годится такому ангелу, как ты, так говорить о ней.

– Моя мать будит во мне всех чертей. А вот папа, наоборот, любит меня больше, чем моих сестер!

– Я тоже люблю тебя больше, чем твоих сестер, – засмеялся он и обнял ее.

Луна сделала вид, будто пытается высвободиться из его объятий.

– Ну что мы все про маму да про маму, – протянула она капризно. – Расскажи лучше о Венеции. Расскажи о городе, где каналы вместо улиц.

– Ах, Венеция… – он поднял к небу мечтательный взгляд. – Это самый красивый город на свете, нет второго такого. Мы жили на Лидо, на виллах богачей, которые убежали из-за войны и бросили свои дома – так, словно через минуту вернутся: в буфете съестное, ряды бутылок с красным вином. Ты знаешь, что итальянцы пьют вино за каждой едой? Оттого они такие веселые. Мы ведь до Венеции пили вино только во время кидуша и на Песах, а у итальянцев научились пить просто так. Ну и напивались в стельку, танцевали на столах, распевали на улицах – словом, вовсю блаженствовали. После этой проклятой войны, после всех этих смертей…

– А что еще там было?

Он посмотрел на нее так, словно видит ее впервые:

– Ты что, не слушала меня? А что еще нужно? Жизнь – вот что там было. Жизнь!

– А девушки?

– Да полно девушек! Любая готова была пойти с нами за пару чулок. За еду они готовы были на все. Не только они – вся семья. Отец становился сутенером своих дочерей и их матери, продавал своих женщин за хлеб и сыр.

– Так у тебя было много женщин?

– Тысяча, как у царя Соломона, – засмеялся Давид.

– И не было ни одной особенной? Одной-единственной?

– Для чего тебе это знать?

– Я хочу знать о тебе все!

– Луна, душа моя, если я чему-то и научился в этой жизни, так это тому, что не нужно рассказывать все. Ни мне, ни тебе не нужно. Мы должны говорить друг другу только то, что хотим услышать.

Еще до того, как обсудили условия и назначили дату свадьбы, Луна решила: если первенцем будет сын, она назовет его именем своего отца.

– Эту честь – назвать сына папиным именем – никто у меня не отнимет, – сказала она Рахелике.

– Так не делается, – всполошилась Рахелика. – Давид наверняка захочет назвать сына в честь своего покойного отца.

– Ну и пусть захочет!

– Луна! – Рахелика с трудом удержалась от того, чтобы не накричать на сестру. – Так принято: имя сыну-первенцу дают в честь отца мужа.

– С каких это пор меня интересует, как принято? Сейчас принято давать детям современные имена, так что, я назову сына Йорамом? Не о чем спорить! Моего сына будут звать Габриэлем!

– Хочешь воевать с Давидом?

– Если будет дочь, пусть называет ее именем своей матери, мне все равно, в любом случае я не стала бы называть свою дочь в честь нашей матери.

– Ох, Луна, ты без пяти минут невеста, так, может, стоит быть сдержаннее и не говорить слов, которые убивают? Хватит уже. Ты представляешь, что с тобой будет?

– А что со мной будет? По сравнению с тобой я золото. Разве это я ходила расклеивать листовки «Эцеля», пока папа думал, что я учусь?

– Тише! Если папа услышит, что я расклеивала листовки «Эцеля» за его спиной, он меня убьет.

– Ну и чего ты от меня хочешь? Я всего лишь хочу назвать сына в честь папы, он этого заслуживает.

Хоть бы Луна родила дочь, молилась Рахелика, иначе тут разгорится третья мировая война. Ее пугал скандал – он мог потрясти основы семейной жизни, а она и так, похоже, в эти дни держалась на честном слове.

«Адская буря вокруг»[86], каждый день приходят тревожные вести о засадах, которые устраивают арабы, о снайперах, стреляющих в евреев. Британская полиция склонна принимать сторону арабов, не дает основывать новые еврейские поселения, не разрешает высаживать с судов нелегальных репатриантов из лагерей для перемещенных лиц в Европе. «Спасенные» – так их называют. На улицах смертельно опасно. По понедельникам и четвергам – комендантский час. Целые районы перегораживают мотками колючей проволоки, не войти и не выйти. А она едва не попалась, когда расклеивала листовки на Кикар-Цион, рядом с общественным туалетом. К счастью, у нее хватило ума спрятаться в кабинке мужского туалета. Десять минут простояла она над дырой, раздвинув ноги и держась руками за грязные кафельные стены, в ожидании, когда эти мерзкие англичане уберутся.

Когда Рахелика осмелилась выбраться из вонючей кабинки, на улице уже была тьма египетская, Кикар-Цион и улица Яффо обезлюдели из-за комендантского часа. Страх парализовал ее, стиснул грудь, не давал дышать. В прошлый раз ей чудом удалось добраться до дома дяди Шмуэля, а что делать теперь?

Ее напарник исчез, как сквозь землю провалился. Они всегда ходили расклеивать листовки парами и должны были страховать друг друга. Но если случится напороться на британскую полицию, каждый должен заботиться только о себе, – так их инструктировали. Она и позаботилась, спрятавшись в туалете. А где спрятался ее напарник? Он предупредил ее об опасности, прошептав на ухо «Анемоны!»[87], и через минуту его и след простыл.

Что же делать? Полицейские машины патрулировали улицы Яффо и Бен-Иегуда. Не дай бог ее схватят. Отец ведь категорически запретил ей участвовать в Сопротивлении, только этого ей не хватало – чтобы он обнаружил, что она в «Эцеле». Хорошо еще, что она не вступила в «Лехи», не поддалась настоятельным уговорам подруги Тмимы: «Только „Лехи“ выгонит англичан из страны! Только силой это возможно! Только твердой рукой!» Но Рахелику это не убедило. Правда, большинство ее друзей из вечерней школы поддерживают «Лехи». Но есть и такие, пусть немногие, что поддерживают «Хагану». И еще сторонники «Эцеля» – их побольше. Среди приверженцев этих подпольных групп по малейшему поводу разгорались страсти, в школьном дворе шли бурные споры о том, какой путь вернее приведет к освобождению от англичан. В конце концов Моше Алалуф из ее класса, к которому она питала тайную симпатию, убедил ее.