его прекрасным местом. Если бы не хоспис, Майку пришлось бы долго лежать в больнице, а тогда его состояние, без сомнения, ухудшалось бы много быстрее. Да, конечно, хоспис предполагает паллиативный уход, но мы никогда на это не настраивались. Майк медленно восстанавливался, мы пытались понять, какой именно уход ему нужен, а персонал оставался на высоте. Будь хоть день, хоть полночь – нас там всегда приветствовали широкими улыбками и чашечкой чая с сэндвичами. Они понимали, что мы ухаживали за Майком, и поддерживали нас, как только могли. Майк проводил время совсем не так уныло, как можно было бы подумать. Стеклянные двери вели из его палаты в ухоженный садик (хотя я всегда беспокоился, не могут ли через них залететь в палату осы и ужалить его). Сама палата была чистой и уютной, и к нему постоянно приходили посетители. Папа и Мэнди проводили у него много времени, заходили Стори, Али и другие друзья.

Но состояние Майка менялось. Он слабел. Дышать без помощи аппарата становилось все труднее. Цель же заключалась в том, чтобы использовать аппарат по мере необходимости, а не полагаться на него постоянно. Самой заметной переменой стала перемена в питании. Поначалу он нормально мог есть без маски, но со временем ему стало трудно пережить без нее прием пищи, главным образом потому, что еда во рту все больше затрудняла дыхание. И надеть маску – то, что раньше было простым действием и вызывало у Майка лишь шутки о том, что он не может дышать, – теперь стало ответственным и пугающим мероприятием.

Маску нужно было чистить каждые несколько часов, и, когда Майк стал больше полагаться на дыхательный аппарат, нам пришлось проявлять невероятную осторожность в своевременном снятии, чистке и замене маски. Это требовало координации. Там были два ремня, которые проходили через макушку Майка и заднюю часть его шеи, чтобы плотно прилегать к лицу. Замена маски требовала уверенного, но мягкого подхода, быстрого движения, которое должно было быть выполнено таким образом, чтобы не тянуть Майка за голову, так как его шея становилась слабее. И одновременно надо было выключить аппарат. Все эти шаги должны были быть очень выверенными, и я стал в этом экспертом.

Я чистил маску, вытирал неизбежно скопившуюся слюну и то, что еще могло в ней скапливаться, а сам краем глаза наблюдал за Майком и ждал, когда его сдержанный настойчивый кивок укажет, что он хочет надеть ее как можно скорее. Надеть ее обратно было столь же сложной задачей. После тщательного закрепления ремней вокруг головы Майка маску нужно было натянуть на лицо, убедившись, что она прилегает герметично, и одновременно нажать кнопку на аппарате. Если бы кнопка не нажималась, активируя помощник дыхания, надеть маску на его лицо было бы почти тем же, что просто зажать рот и нос рукой. Ужас. Иногда маска плохо прилегала, и сбоку начинала с шипением выходить струйка воздуха, что, конечно, означало, что Майк получает недостаточно воздуха для дыхания. Так что мне надо было выполнить определенную последовательность действий, чтобы снять ее и снова надеть под дополнительным давлением, ведь при утечке Майк не мог дышать полной грудью. Я буквально ненавидел себя, если мне не удавалось сделать все стопроцентно правильно с первого раза. Несмотря на стресс и страх, которые вызывала у него моя неспособность сделать все совершенно правильно, он даже сейчас не упускал случая высмеять мою неумелость, закатив глаза. Часто он подзывал меня подойти поближе к его рту и выдыхал: «Придурок!»

Обучение пользованию подъемником стало еще одним испытанием. Майк слишком ослаб, чтобы использовать методы, которыми мы пользовались раньше, так что медсестры в хосписе перемещали его с помощью подъемника. Мы сразу же прошли курс обучения тому, как осторожно маневрировать стропой под ним, прикреплять подъемник, затем поднимать его, чтобы перенести со стула на кровать или наоборот. Иногда мы использовали подъемник просто для того, чтобы поднять Майка со стула, отрегулировать и сделать более удобным его положение. Самым сложным было переместить Майка, не причинив ему вреда. Все его тело становилось слабее, и ему было все труднее и труднее удобно устроиться. Мы перепробовали все виды матрасов, которые нам могли предложить в хосписе – жесткие, мягкие, волнистые, ребристые, всевозможные, – но Майку было трудно спать на кровати, даже когда она была приподнята. Он стал спать в большом кресле рядом с кроватью, со стеной подушек вокруг головы, которую он с трудом удерживал в вертикальном положении. Его рука покоилась на подушке, а мерзнущие ноги были укрыты дополнительным одеялом.

Ежедневной рутины как таковой не было. Пребывание Майка в хосписе было полностью посвящено выздоровлению, и мы тихо праздновали каждое достижение: он смог немного поспать, ему стало чуть лучше, это поможет ему выздороветь. Если он спал днем, мы молча сидели рядом с ним, радуясь, что он смог получить столь необходимый отдых. Все, что мы делали, мы делали для того, чтобы он выписался из хосписа и вернулся домой.

До переезда в хоспис Майк жил у Лауры, ее дом мы называли «Номер 34». Папа установил там специальный унитаз, который сам подмывает и высушивает больного человека после использования, тем самым помогая сохранить достоинство. С его помощью Майк сам справлял естественные потребности. Даже до хосписа поход в туалет был непростой процедурой. Майка надо было посадить в инвалидное кресло, а потом через «почечную доску» пересадить на унитаз. Когда я помогал ему, я давал ему большое полотенце, и Майк держал его в зубах, а оно свисало по груди до колен. Он опирался о мои плечи, и я приподнимал его, чтобы снять трусы и снова посадить его на унитаз, все это под прикрытием полотенца.

«Все хорошо?» – спрашивал я. Он кивал.

«Точно?»

Он снова кивал и жестом просил меня уйти. Я ждал снаружи, слишком беспокоясь о нем, чтобы оставить его одного заниматься своими делами.

Он надо мной подшучивал: «Иногда на это требуется ну хоть пять минут». Каким бы ни был этот процесс утомительным и сложным для Майка, я не видел с его стороны уныния или чувства обреченности. Вечные шуточки и подколы.

Время в хосписе шло, и становилось все очевиднее, что «Номер 34» не приспособлен для его растущих потребностей. Специальный унитаз – это хорошо, но ковры на полу и планировка дома не были созданы для инвалидной коляски и подъемника. До хосписа Майк мог сидеть в саду и наблюдать, как перестраивают небольшой дом по соседству. Он шутил, что снимет этот дом, когда тот будет готов.