1 апреля 1916 г. в Ставке под председательством Верховного главнокомандующего императора Николая II состоялось Совещание высшего генералитета. Совещание, на котором присутствовали главнокомандующие фронтами, должно было утвердить оперативно-стратегическое планирование на летнюю кампанию 1916 г. В любом случае, основы плана уже были заложены в докладе начальника штаба Верховного главнокомандующего ген. М.В. Алексеева на имя царя, от 24 марта. В докладе утверждались несколько ключевых моментов, которые, как представляется, не могли быть изменены:

— наступление на Восточном фронте, во имя исполнения союзнических договоренностей;

— нанесение главного удара севернее Полесья, где располагалась основная масса русских войск,

— ставка на численное преимущество, ввиду слабости в техническом отношении,

— как общий итог доклада: «К решительному наступлению без особых перемещений мы способны только на театре севернее Полесья, где нами достигнут двойной перевес в силах».

На Совещании 1 апреля были оглашены эти предварительные условия, после чего генерал Алексеев предложил всем главкомам высказаться по данному вопросу. Как известно, главкосев ген. А.Н. Куропаткин и главкозап ген. А.Е. Эверт решительно выступили против наступления в принципе. В качестве основных причин отказа от удара выдвигались недостаток тяжелой артиллерии, способной взломать оборону противника, мощь неприятельской обороны и, наконец, нежелание союзников оказать помощь России летом 1915 г. Именно последнее позволило Е.Э. Месснеру дать Эверту вышеприведенную характеристику относительно нежелания проливать русскую кровь ради интересов союзников. Е.Э. Месснер продолжает: «Слова генерала Эверта [на первоапрельском Совещании] — это русское офицерство, спрашивающее себя в негодовании на французов и англичан: в военном союзе надо ли быть честным в отношении бесчестных союзников? Ответом русской воинской чести на эти слова было повеление Верховного главнокомандующего: наступать»{245}.

Как уже говорилось, тремя месяцами ранее Эверт сам являлся сторонником помощи англо-французам, прекрасно понимая, что в случае падения Франции и крушения Западного фронта Российской империи долго не продержаться против австро-германской мощи. Теперь же, надломленный поражением у Нарочи, главкозап ссылается на поведение союзников в 1915 г. Представляется, что такое лукавство было призвано скрыть главную причину — нежелание наступать, ввиду уверенности в заведомом неуспехе. Характерно, что Куропаткина и Эверта поддержал бывший главкоюз ген. Н.И. Иванов, испытавший неудачу еще ранее, на Стрыпе. Иванов, став теперь советником императора по военным вопросам, что равнялось почетной синекуре, попытался переломить настроения сюзерена, поддерживавшего мнение Алексеева о необходимости наступления. И дело, конечно, здесь в верности союзническому долгу, от которого русское военно-политическое руководство не желало отступать, не ведая о коварстве союзников, жаждавших одновременно и уничтожить Германию и обессилить Россию.

Совещание 1 апреля грозило закончиться нерешительным компромиссом мнений, что грозило уничтожением любого плана кампании. Генерал Алексеев, умный, но недостаточно волевой полководец, не мог противиться мнению Куропаткина и Эверта в категорической форме, так как свято соблюдал воинскую иерархию, а эти военачальники некогда были его командирами. Планирование могло оказаться несостоятельным, что в перспективе вело к разрыву с союзниками. Однако новый главкоюз ген. А.А. Брусилов решительно поддержал Алексеева. Нет сомнений, что наступление, так или иначе, было бы решено, ведь этого требовали союзники — Франция и Великобритания. Поэтому необходимо было не спрашивать мнения главнокомандующих фронтами относительно наступления как такового, а ставить им задачи и требовать их исполнения. Вместо этого получился торг, где император играл роль безмолвного арбитра, а Алексеев смог доказать то, что следовало принять как данность, лишь при поддержке Брусилова.

Бесспорно, Куропаткин и Эверт были по-своему правы. Оснащение русской армии техникой весьма отставало от тех условий, что требовались для прорыва германского оборонительного фронта. Но поражение в Нарочской наступательной операции надломило волю главкосева и главкозапа до той степени, когда нежелание исполнять приказы Верховного главнокомандования вырастает до ступени саботажа. Ведь, невзирая на свое мнение, в конечном итоге и Куропаткин, и Эверт были вынуждены согласиться с принятым планированием, согласно которому Западный фронт ген. А.Е. Эверта получал задачу нанесения главного удара на Востоке в кампании 1916 г. Но вынужденное согласие в данном случае, к сожалению, предполагало ненадлежащее исполнение своих обязанностей двумя командующими фронтами из трех. Эверт взял на себя ответственность. Главкозап согласился с требованиями наштаверха и предписанной им роли. Однако поведение главкозапа в период летней кампании покажет, что ответственность эта оказалась всего лишь поверхностной мишурой. Перспективой же стал срыв стратегического плана Ставки.

Согласно плану Алексеева, основные детали которого обсуждались и были приняты на Совещании 1 апреля, а затем утверждены императором Николаем II, армии Западного фронта получали задачу главного удара. Северный фронт обязывался содействовать главному удару, а Юго-Западный фронт должен был наносить вспомогательный удар, имеющий целью недопущение переброски противником резервов на направление главного удара. В качестве приказа эти решения доводились до войск в виде директивы Верховного главнокомандования от 11 апреля за № 2017. В данной директиве Верховный главнокомандующий, в частности, повелевал: «Главный удар будут наносить армии Западного фронта. Армии Северного и Юго-Западного фронтов оказывают содействие, нанося удары с надлежащей энергией и настойчивостью как для производства частных прорывов в неприятельском расположении, так и для поражения находящихся против них сил противника».

Таким образом, ген. А.Е. Эверт, невзирая на откровенное нежелание наступать, не только обязывался к наступлению, но даже получил задачу нанесения главного удара на Восточном фронте в кампании 1916 г. Советский исследователь отмечает: «Даже случайный успех был проблематичен. Это все было ясно осторожному Эверту, уже не раз получавшему горький урок. Он всеми силами старался отделаться от наступления, но вопрос был поставлен свыше, как вопрос чести…»{246} Получив заверения в готовности наступать и считая, что его убеждения сыграли свою роль, Алексеев с чистой совестью смог провести в жизнь передачу главного удара севернее Полесья, во-первых, потому, что этого требовали французы; во-вторых, потому, что здесь стояла основная масса русских сил, в то время как русский железнодорожный транспорт мог не справиться с перегруппировкой на Юго-Западный фронт. Именно это и стало главной ошибкой наштаверха — ни в коем разе нельзя было передавать главный удар на тот фронт, главнокомандующий которого не желал наступать. Но Алексеев знал ум Эверта, не сомневался в его полководческом таланте, а потому пришел к мнению, что наступление состоится так, как это следует сделать. Сместить же Эверта с занимаемого им поста, на случай гарантии успеха, Алексеев не мог, так как данное право являлось прерогативой Верховного главнокомандующего. Император же не желал менять свои кадры. Да Алексеев и не настаивал на этом.