То, в чем сухопутные войска испытывали недостаток, у люфтваффе было с избытком. Я попросил, чтобы отделения связи с тяжелыми радиостанциями были переданы 24-му танковому корпусу для обеспечения тактического управления. Генерал милостиво разрешил, что, когда будут переданы все сообщения для зенитного корпуса, мы можем работать на радиосвязи для танковой группы. Штаб группы совершил переход из Пружан в Слоним, затем Тартаки и далее через Барановичи на Несвиж. Лесной лагерь под Тартаками посетил генерал фон Фитингхоф. Его 46-й моторизованный корпус вместе с 10-й танковой дивизией и дивизией СС «Рейх», за которым следовал полк «Великая Германия», должен был повернуть направо. Подполковник Пуш, его начальник связи, воспользовался нашим опытом и пунктами подключений. У Барановичей 18-я танковая дивизия выбрала ошибочный маршрут, по которому направились также передовые строительные части. Командиру дивизии и мне, отвечавшему за инженерные части, пришлось в полночь 28 июня выслушать малоприятные вещи. В это самое время штаб атаковали русские. В Несвиже в парке замка Радзивиллов мы разбили наш лагерь. Замковый парк был перестроен в советский парк культуры. Так же как и в замке, мы встречали повсюду плакаты большевистской пропаганды. Сохранилось большое озеро, прекрасная возможность для солдат смыть пыль и пот последних дней. До этого мы мылись, обливаясь из ведер, или пользовались для этого водой мелких ручьев. Поляки совершили благодарственную мессу в несвижской церкви, празднуя свое освобождение от большевиков.

Все казармы, общественные учреждения, почтовые отделения были пусты. Не было ни мебели, ни оборудования, ни карт, все было пусто. С центрального почтамта было вывезено все техническое оборудование. На территории замка находился склад валенок, которыми заинтересовалось местное население. Они были готовы отдать за пару валенок гуся или десяток-другой яиц. Спустя время, когда наступила русская зима, мы пожалели о нашей недальновидности. 1 июля продолжилось наступление в направлении на Минск.

Строго на юг от этого большого города у населенного пункта Самохваловичи мы стали свидетелями страшного события. Взвод лейтенанта Цейсслера из 1-го батальона, получивший задание оборудовать новый командный пункт, подвергся нападению русских. Рядом с дорогой лежали, получившие удар штыком в живот, 17 убитых и 16 тяжелораненых солдат. Вид умиравших, лежавших под жаркими лучами солнца солдат был ужасен. Военврач мало что мог сделать. Рядом проходили десятки пленных с поднятыми вверх руками. Кто-то предложил, и его можно было понять, расстрелять их всех. Начальник штаба полковник барон фон Либенштейн запретил убивать безоружных пленных. Перед нами лежала деревня, из которой по нам открыли огонь. Два подъехавших танка получили приказ войти в деревню. Соломенные крыши после нескольких выстрелов занялись огнем, выбежавшие из укрытий солдаты противника были взяты в плен. Три дня мы стояли у Синило, к юго-востоку от Минска и тоже в парке. 12-я танковая дивизия генерала Тарпе первой вошла в Минск. Я побывал в расположении его части к северу от города. Там я встретил командира батальона связи майора Хана и командира роты радиосвязи капитана Ленера. 12-я танковая дивизия входила в 3-ю танковую группу генерал-полковника Гота. Его начальник связи полковник Штамер, в отличие от нашей практики, найденные провода русских использовал для наращивания своих телефонных линий связи. Мы же прокладывали только свои полевые телефонные кабели и сдавали обнаруженные нами провода противника в полк связи 4-й армии, которую вместе со штабом перебросили в Минск. Частично наши трофеи складировали в здании сельскохозяйственного университета, частью – в просторных купе поезда, раньше курсировавшего по Транссибу. Огромное здание правительства Белоруссии было возведено большей частью из клееной фанеры и гипса. Так строили все помпезные советские учреждения. Колоссальная статуя Ленина была сброшена с пьедестала. Выкрашенный под бронзу гипс разлетелся на тысячи осколков.

Каменные здания царского времени и построенные при власти большевиков большей частью сгорели. Деревянные дома предместий обратились в пепел, только повсюду торчали уцелевшие каменные печи. В Минске мы впервые по другую сторону от польской границы проехали по улучшенной дороге: шоссе на Москву. То, с чем мы сталкивались до сих пор, нельзя было с точки зрения европейца назвать дорогой. В окрестностях нигде не было запасов камня, чтобы замостить им пути. Просто вырывали две дренажные канавы, и между ними образовывалось некое подобие дороги для легких транспортных средств. В сухое время года наши тяжелые машины вполне могли по ним передвигаться, вот только если бы не облака пыли: в открытых автомобилях мы превращались в настоящих мавров. Мы добрались по шоссе до Борисова, где провели несколько дней в светлом сосновом бору. По ночам нас тревожили авианалеты. Старые советские деревянные учебные машины с громко работавшим мотором сбрасывали на каждый проблеск света внизу небольшие бомбы, что вело к потерям.

6 июля я отправился на командный пункт 47-го танкового корпуса в селе Нача, в 30 км к востоку от Борисова. Я передвигался вдоль походной колонны 18-й танковой дивизии к передовым инженерным частям, прокладывавшим полевой кабель для дальней связи, где находился майор Хаммер. Советские части взорвали мосты на шоссе, и на грунтовых дорогах образовались заторы. 8 июля я проезжал через Синило и далее Червень, направляясь в Березино, где на берегу реки Березина располагался командный пункт 46-го танкового корпуса. Это было близ того места, где Наполеон в ноябре 1812 г. потерял остатки своей великой армии. Старая дорога была бесконечна, на пути не встретилось ни одного человека, тогда о партизанах еще не знали. 9 июля из Борисова я был вызван в Минск к полковнику Герке, где застал начштаба полковника Тиле. Он высказал мнение Главного командования сухопутных войск (ОКХ), что война будет выиграна, танковые корпуса выйдут к Уралу. Меня потрясло подобное утопичное заявление, он явно недооценивал противника. Я рассказал об упорных боях за Оршу и о необходимости принять трудное решение: ждать ли подхода к Днепру пехотных корпусов, или, пока противник не успел организовать оборону, форсировать реку силами одного танкового корпуса и прорваться к Смоленску. Для нас война еще не была выиграна, тяжелейшие бои были впереди. Неужели столь диаметрально противоположны взгляды в тылу и на фронте на сложившуюся обстановку?

10 июля командный пункт танковой группы был перенесен в Толочин. Машины с большими интервалами стояли под старыми деревьями. Вблизи блестела на солнце река, приглашая искупаться. Мы в первый раз увидели деревянные сторожевые вышки и ограждения из колючей проволоки, окружавшие лагерь для заключенных. Наш русский переводчик, родившийся в Москве, капитан фон Бракель беседовал с местным населением и рассказал нам о колхозах, в которые насильно сгоняли крестьян. В городе мы обнаружили детали проводного приемника, с помощью которого жители узнавали о новостях, запрещенных