выполнении своих приказов. От 4-й армии к командному пункту кроме полевого кабеля был проложен захваченный у русских голый телефонный провод, неожиданно вышедший из строя. Выяснилось, что нашим саперам понравились длинные штанги, потому что их можно было использовать для укрепления моста, а проволокой связать бревна. Командиру саперов полковнику Мюллеру, который не выпускал сигары изо рта, было сделано дружеское внушение. После пяти недель похода у нас наконец-то кроме радиосвязи была снова налажена телефонная связь с 24-м танковым корпусом в направлении Мстиславля. Строительные части несли здесь потери от вражеских мин. 28 июля я поехал туда, чтобы обсудить с майором Риттером вопросы связи за последние недели. Затем мне приказали явиться в штаб 4-й армии в Хохлово под Смоленском.

Я с 13 до 17 часов ехал с опаской по пустынной лесной дороге. Никто не встретился нам по пути. Основные дороги были заполнены русскими солдатами, отбившимися от своих частей и часто одетыми не по форме. Они были желанными помощниками женщин-колхозниц, что продолжали работать в поле. В партизанские отряды они еще не организовались.

У генерала Гёрке я узнал, что обе танковые группы передаются в подчинение штабу 4-й армии, а мы становимся «армейской группой Гудериана» в непосредственном подчинении группы армий «Центр». Для планируемого наступления на Рославль 2-й танковой группе Гудериана были приданы 7, 9 и 20-й армейские корпуса. Так в «армейской группе Гудериана» были объединены шесть корпусов. Мы обсуждали наше взаимодействие и обоюдные задачи, какие участки фронта займут корпуса. Представилась благоприятная возможность на обратном пути побывать у квартирмейстера танковой группы полковника Фигера, где я встретил врача армейской группы доктора Шмидта-Хоффмана, подполковника Хаузера и, конечно, моего коллегу в деле обеспечения аппаратами связи, опытнейшего технического советника обер-инспектора Кнауфа. Несмотря на то что я был его командиром, он по своим обязанностям был ближе к квартирмейстеру и был независим от меня во многих вопросах, работая вместе с Фигером; он или отводил свой парк связи, или своевременно выдвигал вперед, смотря по обстоятельствам.

Подобный периодический обмен мнениями был достаточен для того, чтобы достичь взаимопонимания. Квартирмейстер подключался к тыловой части кабеля и мог поддерживать телефонную связь с тыловыми частями и обер-квартирмейстером армии на передовой.

Короткий сон в автобусе под падающими на штаб бомбами. Днем получил, после долгого перерыва, пять писем из дома. 30 июля Кюн перенес свой центральный пост радиосвязи на 10 км в сторону от прочих командных пунктов в село Хиславичи. Здесь осталась учительница. Она, как и все другие учительницы, говорила по-немецки и показала нам учебники немецкого языка. Все школы, которые встречались нам даже в самых небольших деревнях, имели просторные классы и набор учебников и наглядных пособий, которым вполне могли позавидовать наши маленькие сельские школы. Рядом с телефонным проводом, шедшим к 24-му танковому корпусу, 4-я рота полка вступила в бой с отступавшим подразделением русских. В результате 3-часового боя рота потеряла 2 человек убитыми и 7 ранеными. Полковник Шмундт 29 июля наградил командующего дубовыми листьями к Рыцарскому кресту.

В течение следующих недель шли бесконечные споры о дальних целях наступления: это были Ленинград, Москва или Украина. 1 августа в 3:30 началось наступление на Рославль. Удар наносился по правому флангу противника, целью было захватить важный узел дорог. Генерал-полковник Гудериан целый день провел в дивизиях на южном направлении наступления, 2 августа – на северном. 3 августа под его личным командованием кольцо окружения замкнулось; части 292-й пехотной и 4-й танковой дивизий соединились. Танкисты роты, которой недавно командовал его старший сын, радовались победе. Это сражение в центре России, когда вражеская армия попала в окружение, должно быть, было кульминационным пунктом на жизненном пути Гудериана, как организатора и успешного командующего. Гудериан показал 9-му корпусу, что при всех обстоятельствах необходимо закрепить достигнутый успех. 4 августа он был вызван к командующему в Борисов, чтобы высказать свое мнение о дальнейшем продвижении к Москве или Киеву. По возвращении он узнал, что русские прорвались на Московском шоссе. 5 августа он поторопился выехать на переднюю линию, чтобы снова замкнуть котел. В результате сражения было взято в плен 38 тысяч человек и захвачено 200 танков[106].

Армейская группа Гудериана должна была направить танки в помощь 2-й армии (под Кричев. – Ред.). Это не способствовало поднятию настроения, поскольку готовилось наступление на Москву. Ожидали визита генерала Фелльги-беля, начальника связи сухопутных войск.

Я встречался 5 августа с генералом Оберхойзером в Смоленске, чтобы обсудить повседневные дела. Выяснилось, что в силу технических особенностей невозможно было установить непосредственную связь между сухопутной армией и частями люфтваффе.

Очередное 4-е «Специальное обращение» немецкого радио от 6 августа завершалось такими словами: «Все военные операции подобного масштаба стали возможны только на основе выдающейся организации службы связи». 7 августа на аэродром Шаталовка в непосредственной близости от командного пункта группировки прибыл генерал Фелльгибель с полковником Тиле и майором Хёфлером. Фелльгибель, по поручению начальника Генштаба сухопутных войск генерал-полковника Гальдера обсуждал с Гудерианом дальнейшие цели наступления. Затем начальнику связи сухопутных войск я доложил о положении дел в области линий связи и рассказал о полученном опыте. Мы поехали вместе в Смоленск, где я был гидом.

9 августа прозвучало сообщение о прошедшем ранее сражении под Рославлем. Почти над нашими головами немецкие истребители сбили четыре русских бомбардировщика. 8 августа рота Фрица проложила полевой кабель между наступавшим на правом фланге 14-м танковым корпусом левофланговой дивизией 2-й армии, 258-й пехотной дивизией, находившейся в районе Кричева.

11 августа я побывал на правом фланге армейской группы Гудериана. Сначала в Рославле, где было много русских пленных; затем в штабе 7-го армейского корпуса, повидал много старых знакомых – генерала Фромбахера, его начальника штаба полковника Кребса и командира 47-го батальона связи майора Коха. Ведь я стоял у истоков корпуса еще в Мюнхене. Потом были Милославичи, где находился 24-й моторизованный корпус, штаб которого подвергся бомбардировке в первой половине дня и понес потери, командиром батальона связи корпуса был майор Риттер; затем Шароньево, где была 10-я моторизованная дивизия из Регенсбурга, где батальоном связи командовал подполковник Пис. Я переночевал у Фрица, командира роты полка связи танковых войск. На следующее утро я отправился в Кричев в 258-ю пехотную дивизию к генералу Хенрици, ее командиру, до войны бывшему в Вюрцбурге начальником труд армии. В полевом госпитале я навестил моего подчиненного лейтенанта Лента из 3-го батальона 49-го полка оперативной связи. Он был ранен в живот, его лихорадило. На передовой он передвигался на дрезине вдоль проложенного русскими телефонного провода и ремонтировал его. Врач надеялся на выздоровление, но молодой лейтенант скончался.