Тиффани закашлялась. В письмах она старательно обходила стороной больную для неё тему акварелей. Должно быть, Роланд решил, что ей хочется попробовать порисовать самой.

Краски в коробке переливались, словно ручная радуга.

— Какое чудесное утро, — сказала она. — Мне и правда пора домой.

На холодном ветру у реки над самым Ланкрским водопадом готовилось к отплытию большое бревно. Матушка Ветровоск и нянюшка Ягг стояли на отшлифованном водой валуне посреди реки и наблюдали.

По всему бревну сидели Фигли и радостно предвкушали приключение. Конечно, им грозил верный Смерть, зато — и это важно! — не грозило никакого чистописания.

— А ведь никому ещё не удавалось спуститься по водопаду и выжить, чтобы рассказать об этом, — заметила нянюшка Ягг.

— Паркинсон спустился, — сказала матушка Ветровоск. — Помнишь? Три года назад.

— Ну, он, конечно, остался жив, да только с тех пор жуть как заикается, — сказала нянюшка.

— Зато он книжку написал, — напомнила матушка. — Называется «Как я падал с водопада». Очень познавательная.

— Да, но рассказать-то всё равно никто ничего такого не смог, — стояла на своём нянюшка. — А я рассказы имела в виду, не писанину всякую.

— Дык мы ж лехки, как пёрыхи, — вмешался Явор Заядло. — А ветрюга килт раздувнёт и не даст нам быр-быро пасть.

— Занятное выйдет зрелище, — заметила нянюшка.

— Все готовски? — окликнул своих Явор Заядло. — Ну лады. Будь доброва, отвязай верёвку, хозяйка Ягг.

Нянюшка распустила узел и оттолкнула бревно ногой. Оно отплыло от камня, и его подхватило течение.

— Лодка моя лодочка? — предложил Туп Вулли*.

— Про чтой-то ты? — не понял Явор Заядло.

Бревно стало набирать скорость.

— Ну, чего б нам не спевануть дружно эту пестню?

Стены ущелья быстро смыкались вокруг них.

— Лады, — согласился Большой Человек. — Недурственная водоплавственная пестня. Токо держай своего сыру подале от меня, Вулли. Мне не ндра, как он на меня зырит.

— У него и глазьев-то нету, Явор! — робко возразил Вулли, прижимая к себе Горация.

— Во-во. Эт’ мне и не ндра, — поморщился Большой Человек.

— Гораций не хочевал тебя жратс, Явор! — заступился Вулли. — И совсем чистовым тебя вышплюнул!

— А почём ты бум-бум, как его звать? — спросил Явор, когда белые от пены волны стали захлёстывать бревно.

— Он самый мне сказанул, Явор.

— Нды? — Явор Заядло пожал плечами. — Ну лады. С сыром не пошпоришь.

На речных волнах покачивались льдины. Нянюшка Ягг указала на них:

— Из-за этого снега ледяные реки снова тронулись.

— Знаю, — сказала матушка Ветровоск.

— Надеюсь, сказкам можно доверять, Эсме.

— Это очень древние сказки. Они живут собственной жизнью. Только и ждут, чтобы снова стать былью. История о том, как Лето спасают из-под земли, — очень старая история, — ответила матушка Ветровоск.

— Но Зимовей нашу девочку в покое не оставит. За ней увяжется.

Матушка смотрела, как бревно с Фиглями несётся по стремнине.

— Да, увяжется. И знаешь… мне его даже немного жаль.

Фигли плыли домой. Из них только Билли Мордаст мог похвастаться, что ему медведь на ухо не наступал, но это было неважно, поскольку пикеты всё равно пели каждый на свой лад, в своём темпе и даже свои слова. Вскоре между ними стали вспыхивать небольшие потасовки, как бывало всегда, когда Фигли веселились от души, и потому песня, эхом отдававшаяся от скал, пока бревно неслось к водопаду, звучала примерно так:

— это бревно вместе с Фиглями и песней кануло вниз и скрылось в клубах тумана.

Тиффани летела над китовьей спиной одного из Меловых холмов. Зима превратила его в белого кита, но снега здесь, похоже, было не так много. Свирепые ветра, которые засыпали склоны снегом, сами же его и сдували. Здесь не было деревьев и почти не было стен, чтобы его удержать.

Подлетая к дому, она стала всматриваться в нижние, огороженные пастбища. Там уже сколачивали загончики для овец, у которых вскоре должны были родиться ягнята. Пусть снега было слишком много для этого времени года (и кто виноват, а?), у овец собственное расписание, и снег им не указ. Пастухи знают, как может свирепствовать зима, когда подходит время окота. Она никогда не сдаётся без боя.

Тиффани приземлилась во дворе Родной фермы и шепнула метле несколько слов. Это ведь была не её метла. Она взмыла в воздух и стрелой понеслась в сторону гор. Метла всегда найдёт дорогу домой, главное — знать, как её туда отправить.

Её встретили родные, было много смеха, чуть-чуть слёз и куча уверений, что Тиффани вытянулась, как бобовый стебель, и уже догнала свою маму, и ещё много всякого, что обычно говорят в таких случаях.

Кроме маленького рога изобилия, она не взяла с собой ничего. Её дневник, одежда и всё прочее осталось в горах. Неважно. Она не сбежала, она прибежала, и вот она здесь и ждёт, когда окончательно вернётся в себя. И чувствует родную землю под ногами.

Она повесила шляпу на гвоздь за дверью и пошла помогать сколачивать сараи для овец.

Это был хороший день. Немного солнечного света пробилось сквозь зимнюю мглу. Посреди снежной белизны цвета делались ярче, словно то, что они по-прежнему здесь, придавало им сияния. Старая сбруя, висящая на стене в сарае, блестела, как серебряная. Даже серые и коричневые оттенки, которые раньше казались такими тусклыми и скучными, будто ожили.

Тиффани достала краски и несколько драгоценных листов бумаги и попробовала нарисовать то, что видит. И в этом тоже была магия. Весь секрет крылся в свете и тени. Если удаётся перенести на бумагу тень и блеск, отпечаток, который всё сущее оставляет в этом мире, то на рисунке появляется в точности то, что ты хочешь изобразить.

Раньше Тиффани рисовала только цветными мелками. Краски оказались куда лучше.

Это был хороший день. День только для неё. Она чувствовала, как какие-то её частички выбираются из укрытия, раскрываются, как бутоны. Завтра её ждёт работа по хозяйству, а ещё на ферму потянутся люди и, смущаясь и нервничая, будут просить помощи у ведьмы. Когда очень больно, никого не волнует, что ведьма, которая прогонит боль, выросла здесь и все помнят, как она бегала в свои два годика в одной рубашонке.

Завтра могло произойти всё, что угодно. Но сегодня зимний мир был полон красок.

По равнинам поползли слухи об удивительных происшествиях. У самого подножия водопада в хижине жил один старик. Говорили, что его лодку видели на реке — она неслась сама по себе, да так быстро, что чуть не выпрыгивала из воды, только вёсла мелькали. Лодку потом нашли привязанной под мостом в Дверубахи, где проходила большая дорога. Зато запряжённая почтовая карета, стоявшая у постоялого двора, сбежала, оставив валяться на земле всю почту. Возница одолжил лошадь, бросился в погоню и нашёл карету в тени Меловых холмов. Все двери стояли нараспашку, одна из лошадей исчезла.