Наступил момент истины.

После долгой, мучительной тишины Пендергаст услышал вздох.

– Восемнадцать минут? – раздался голос Озмиана. – Это все, на что вы способны?

Он отпустил запястье своей добычи и отступил на два шага назад:

– Повернитесь. Медленно.

Пендергаст подчинился.

– Эти обманные следы, ведущие в ванную. Неплохо. Я чуть было не потратил пару патронов – хотел стрелять в дверь. Но потом понял, что это было бы слишком просто; конечно, вы ушли другим путем – через окно. Вы ждали на выступе. Это было ясно. Но затем мне пришло в голову, что вы не стали бы ждать на выступе в очевидном месте – справа или слева от окна. Нет, вы бы добавили для вящей убедительности еще один обман, забравшись на следующий этаж! И вот, пока вы карабкались дюйм за дюймом по фасаду, я неторопливо поднялся по лестнице, вычислил палату, в которой вы должны были оказаться, и устроил засаду. Не забывайте: это же психиатрическая больница, тут пациентов запирали в палатах, а не наоборот. Как удачно для меня, что вы упустили из виду эту маленькую деталь.

Пендергаст ничего не ответил. Озмиан не сумел противостоять желанию позлорадствовать, поиграть с ним. И это заставило специального агента поверить в то, что его рискованная догадка верна: если Озмиан одержит победу над своей жертвой уже на начальной стадии игры, то он даст ей второй шанс. Слишком большое значение имела для него эта охота, чтобы он закончил ее так быстро. Но дело было не только в этом: то, что Озмиан решил не убивать его прямо сейчас, говорило Пендергасту нечто очень важное о той власти, которую это место имеет над Озмианом, и позволяло глубоко проникнуть в его душу.

– Я рассчитывал найти в вас более сильного противника, Пендергаст. Какое разочарование!

Озмиан прицелился ему в голову, и, когда Пендергаст увидел, как палец Озмиана все сильнее надавливает на спусковой крючок, он вдруг понял, что ошибся: Озмиан не собирался давать ему второй шанс. Когда он закрыл глаза, готовясь к громкому хлопку выстрела и последующему небытию, в его сознании совершенно неожиданно возник знакомый образ – лицо Констанс – прямо перед обжигающим взрывом выстрела.

Марсден Своуп озирался вокруг с неким страстным, великодушным благоволением, ощущая почти родительскую любовь к этой гудящей, скандирующей, распевающей толпе, собравшейся вокруг него.

Он не мог не чувствовать легкое разочарование из-за того, что количество верующих на Большом лугу оказалось не так уж велико – в темноте было трудно подсчитать, сколько их пришло, но определенно здесь не собрались те бессчетные тысячи, на которые он надеялся. Вероятно, этого и следовало ожидать. Многие отсеялись по пути, как тот богатый юноша, что хотел последовать за Иисусом, но ушел опечаленный, когда Иисус сказал ему, что сначала тот должен расстаться со всем, чем владеет.

Имелась и еще одна проблема. Груда росла так быстро и в нее кидали столько негорючих вещей, что она погасила огонь, который должен был пожрать ее. Запас керосина у Своупа кончился, и массивная горка только чадила, выдавая колечки вонючего черного дыма. Своуп послал одного из своих учеников – нет, не учеников, а собратьев – за керосином и надеялся, что тот вернется с минуты на минуту.

Толпа вокруг него чуть покачивалась из стороны в сторону, тихими серьезными голосами распевая «Мир в долине»[31]. Своуп с радостным сердцем присоединился к ним.

Что его по-настоящему удивляло, так это отсутствие полиции. Да, первоначальный костер погас, но все равно толпа такого размера, собравшаяся вечером на Большом лугу без согласования с властями, должна была привлечь внимание правоохранителей. Тем не менее ни одного полицейского пока так и не появилось. Странно, но для Своупа это стало разочарованием, потому что в его планы входило оказать сопротивление властям штата и пресечь – если потребуется, то и ценой собственной жизни – их попытки погасить костер. Какая-то его часть, как и его герой Савонарола, стремилась к мученичеству.

Справа от него возникло какое-то волнение, и из толпы выбралась женщина лет тридцати пяти, привлекательная, одетая в простую пуховую куртку и джинсы. В одной руке она держала что-то сверкающее, как золото. Женщина подняла предмет повыше, словно собираясь швырнуть его в общую груду, потом повернулась к Своупу:

– Вы и есть тот самый Страстный Паломник?

В последние девяносто минут люди подходили к нему пожать руку, обнять, со слезами на глазах поблагодарить за его идею. Это стало для него трогательным опытом.

Своуп торжественно кивнул:

– Да, я тот самый Паломник.

Женщина уставилась на него с благоговейным трепетом и протянула руку для рукопожатия. При этом она раскрыла ладонь, и оказалось, что у нее в руке не какая-то золотая безделушка, а полицейский жетон. В тот же момент она другой рукой схватила Своупа за запястье, и он ощутил на нем холодную сталь.

– Капитан Хейворд, нью-йоркская полиция. Ты арестован, говнюк.

– Что такое?..

Но эта женщина, не казавшаяся ни особо сильной, ни особо быстрой, внезапно обхватила его каким-то боевыми приемом, развернула, завела руки за спину и надела наручник на другое запястье. Все это произошло за считаные секунды.

Неожиданно на Большом лугу вспыхнул яркий свет. Лампы большой мощности, спрятанные в деревьях по периметру, включились и осветили костер. И целая армия специальных машин – патрульных полицейских, фургонов со спецназом, пожарных – покатила по траве в сторону собравшихся, мигая проблесковыми огнями и завывая сиренами. Другие полицейские в защитном снаряжении прибежали на своих двоих, переговариваясь по рации.

Братья и сестры Своупа, ошеломленные этим неожиданным налетом, дрогнули, сломались, начали отступать и расходиться по одному. Полиция их не задерживала.

Все произошло так быстро, что Своуп поначалу не смог оценить ситуацию. Но когда женщина протолкнула его через хаос вперед, к полицейской линии, он понял, что произошло. Полицейские потихоньку собирались в тени деревьев. Они не стали провоцировать беспорядки, выдвинув группу для его ареста, а подослали одного полицейского в гражданском. Но теперь, когда на него были надеты наручники, копы начали появляться отовсюду. Они через мегафоны призывали людей мирно разойтись, а команда пожарных притащила шланг и начала гасить костер, поливая водой груду дымящихся ценностей.

Впереди Своуп увидел специальный фургон, предназначенный для перевозки заключенных. Его задняя дверь открылась, и женщина-полицейский в гражданской одежде подхватила Своупа под локоть и подсадила на металлическую подножку. Помогая ему забираться в фургон, женщина сказала:

– Прежде чем мы уедем, не хочешь хорошенько посмотреть на своих последователей?

Своуп повернулся, чтобы бросить на них прощальный взгляд, и был потрясен увиденным. То, что минуту назад было мирным молитвенным собранием, вмиг превратилось в бедлам. Невзирая на полицейские мегафоны, многие из его последователей не разошлись, а превратились в мародеров. Собравшись вокруг груды ценностей, они вытаскивали из нее всякие вещи и рассовывали их по карманам, а копы, удивленные происходящим, кричали и прогоняли их. Несколько сотен или даже тысяча его последователей обступили мертвый костер, их было столько, что на какое-то время они смогли оттеснить полицию. Они лихорадочно выхватывали пачки денег, серебряные слитки, акции, ювелирные изделия, часы, туфли, другие вещи из той самой груды предметов тщеславия, ради сожжения которых они здесь собрались, а потом бросались со своей добычей в темноту деревьев, визжа от радости и торжества.