Самая же жестокая убыль случилась среди британских магов, так как для отражения возможной атаки было собрано более пяти сотен колдунов, включая два десятка самых сильных призывателей. Почти все они погибли, а те, что не погибли, пребывают в состоянии плачевном – на грани жизни и смерти.

Назначенное правительство и Двор переехали в Кембридж, где сейчас находится временная столица. Вопрос с восстановлением Лондона пока не решён.

В целом можно констатировать, что нашему союзнику нанесён мощный удар, хотя в целом Гранд-флит не пострадал и готов нанести московитам ответный удар.

«Сокол» совершил посадку на Ходынское поле в Москве в десять утра. Так подогнал время прибытия Истомин, который точно знал, что большое начальство будет встречать экспедицию, а большое начальство крайне не любит рано вставать.

Так и вышло. Стоило крейсеру прижаться к полю, как грянул Встречный марш Преображенского полка и к трапу потянулась раскатываемая парой солдат алая ковровая дорожка.

Горыня и Истомин, переодетые в парадное, вдвоём дошли, печатая шаг, до встречавшего их государя, где Горыня, вскинув руку к фуражке, чётко доложил:

– Государь, воздушным крейсером «Сокол» совершён скрытный марш к вражеской столице, где ударом с воздуха уничтожен Королевский Источник. Старший советник личной государевой канцелярии Горыня Стародубский.

В ответ государь кивнул княгиням Софии и Ольге, и жёны государя вышли вперёд, неся в руках подносы с узорчатым бокалом из чеканного золота.

– От всей России – спасибо, и примите чашу величальную.

– Во славу Рода и России. – Горыня поднял чашу и, не торопясь, выпил терпкое красное вино.

– Во славу Рода и России. – Истомин тоже выпил вино, и толпа за государем начала кричать: «Славься!»

Горыня, Владимир Иванович Истомин и весь экипаж «Сокола» ещё много раз услышали это «Славься»: и по дороге в центр, и на пиру, посвящённом их победе.

Несмотря на то, что Горыне, в общем, были безразличны все эти пиры и забавы, он как мог радушно улыбался, поднимал чашу с морсом, а когда начались танцы, довольно ловко сбежал в дворцовый сад, куда музыка доносилась едва-едва. Но успел он только присесть и вдохнуть ещё тёплый от жаркого солнца воздух, насыщенный запахами трав, когда раздался характерный шелест ткани и тонкий серебряный перестук каблучков по гранитным плитам дорожки.

Великая княжна Анна без особых церемоний присела рядом и, раскрыв с металлическим щелчком веер, стала обмахивать разгорячённое лицо.

– Устала. Ещё этот Белосельский, пристал как банный лист… А вы, княжич, по-прежнему игнорируете общество столичных красавиц, предпочитая их травницам Лекарского приказа?

– Там всё честнее и проще, княжна. – Горыня улыбнулся. – Мы делаем приятно друг другу и разбегаемся до следующего приступа любовной горячки. И при этом всё тихо и вполне пристойно.

– Тихо? – Княжна Анна фыркнула, словно кошка. – Да о ваших посиделках пол-Москвы судачит. И про то, какие песни вы там поёте, и про то, как князя Кропоткина видели с женой, пробирающегося по лекарскому огороду.

– Кропоткин, ладно. Там ещё много кто побывал. – Горыня усмехнулся, вспоминая явление Бенкендорфа и Васильчикова, вошедших в самый разгар импровизированного концерта. Горыня с девушками уже разучил несколько песен того мира, и они как раз выпевали многоголосием «Прекрасное далёко», когда два высших сановника империи тихо, словно мышки, вошли и присели в задних рядах.

– Так почему же там вы свой, а здесь чужой?

– У меня сложностей хватает и без высшего света, княжна. Перевооружение армии, подготовка войск и охотничьих команд, создание военной авиации и противовоздушной обороны, связь между войсками и дальними уголками империи, которая не зависит от магического фона, и вообще от волхвов. Я тут не знаю, за что хвататься и куда бежать в первую очередь, а эти светские хороводы, вообще, ни сердцу, ни уму. Я ещё могу понять девиц на выданье и их матушек, но мне-то это зачем? Ходить павлином, раздавая авансы, поднимая свою значимость?

– Да, это точно не про вас. – Анна рассмеялась негромким серебряным смехом. – Ну, а мне-то спеть для вас не сложно?

– Почту за честь, но где? – Горыня с улыбкой оглянулся. – Ни рояля, ни гитары…

– Это не беда. – Анна встала со скамейки и провела перед собой правой рукой, за которой словно дымка оставался светящийся след. Потом протянула Горыне левую руку и рывком втянула его в серебристое сияние «близкой дороги».

Один шаг, и они оказались в музыкальной гостиной княжны, едва освещённой тусклым огоньком ночного светильника.

Стоя совсем близко к Горыне, княжна почти касалась его мундира своей грудью, она повела носиком вдоль орденов, потом прошлась выше, на мгновение чуть прикрыла веки и посмотрела прямо в глаза княжичу.

– Теперь понимаю, почему сходят с ума девчонки из Лекарского приказа. От вас, княжич, пахнет сталью, порохом и силой, хотя магии в вас вроде бы нет совсем.

Она резко отпрянула и громко рассмеялась. Потом хлопнула в ладоши, и светильники вспыхнули разом, сразу сделав комнату меньше, но куда более праздничной.

– Ого, и гитара, и даже струнный квартет.[48] – Горыня, внутренне готовый к какой-нибудь каверзе со стороны княжны, и виду не подал, что его как-то задела эскапада Анны, сконцентрировавшись на музыкальной части.

Сел к роялю, чуть пододвинув стульчик, открыл крышку и прошёлся по упругим клавишам из слоновой кости.

– Отличный инструмент.

– Да, это подарок Екатерины Андреевны и Фёдора Фёдоровича Дидерихсов к моему шестнадцатилетию[49].

– Ну, тогда мы его удивим. – Горыня подмигнул княжне и взял первые аккорды.

– Ещё! – Анна жалобно, словно котёнок, взглянула на Горыню, пристроившись с краю рояля.

– Ещё так ещё. – Горыня с улыбкой кивнул и уже без пауз начал петь песни разных времён. И «Бьётся в тесной печурке огонь», и «Мгновения» из фильма «Семнадцать мгновений весны», и многое другое. Из потока выпал только тогда, когда после песни «Звёздный мост» раздались громкие аплодисменты, а, оглянувшись, увидел, что за его спиной сидят все девушки из ближней свиты княжны.