В то время как он говорил это, в глазах его и выражениивсего лица было больше чем сухость — была враждебность, которую тотчас жезаметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидаввыражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.

— Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, — сказалПьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово«интересно». — Я хотел видеть сражение.

— Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Какпредотвратить ее? — сказал князь Андрей насмешливо. — Ну что Москва? Что мои?Приехали ли наконец в Москву? — спросил он серьезно.

— Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и незастал. Они уехали в подмосковную.

Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто нежелая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть инапиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели натолстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и орасположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, илицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушномубатальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.

— Так ты понял все расположение войск? — перебил его князьАндрей.

— Да, то есть как? — сказал Пьер. — Как невоенный человек, яне могу сказать, чтобы вполне, но все-таки понял общее расположение.

— Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, такты больше знаешь, чем кто бы то ни было. ] — сказал князь Андрей.

— A! — сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князяАндрея. — Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? — сказал он.

— Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, —сказал князь Андрей.

— Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли?В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?

— Спроси вот у них, — сказал князь Андрей, указывая наофицеров.

Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которойневольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.

— Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, —робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.

— Отчего же так? — спросил Пьер.

— Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мыот Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведьмы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? — обратился он к своемукнязю, — а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакиедела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…

— Так отчего же он запрещал?

Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и чтоотвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.

— А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю,— злобно-насмешливо сказал князь Андрей. — Это очень основательно; нельзяпозволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске онтоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил.Но он не мог понять того, — вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричалкнязь Андрей, — но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскуюземлю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два днясряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велелотступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, онстарался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого-то он и негодится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает оченьосновательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну,у отца твоего немец-лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждамлучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишьлакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучшеуспокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. ПокаРоссия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но кактолько она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали,что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, чтопотом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героемили гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…

— Однако, говорят, он искусный полководец, — сказал Пьер.

— Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, — снасмешкой сказал князь Андрей.

— Искусный полководец, — сказал Пьер, — ну, тот, которыйпредвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.

— Да это невозможно, — сказал князь Андрей, как будто продавно решенное дело.

Пьер с удивлением посмотрел на него.

— Однако, — сказал он, — ведь говорят же, что война подобнашахматной игре.

— Да, — сказал князь Андрей, — только с тою маленькоюразницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, чтоты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешкии две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнеедивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может бытьизвестна. Поверь мне, — сказал он, — что ежели бы что зависело от распоряженийштабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честьслужить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от насдействительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда независел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа;а уж меньше всего от позиции.

— А от чего же?

— От того чувства, которое есть во мне, в нем, — он указална Тимохина, — в каждом солдате.

Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно инедоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанноймолчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не могудержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.