— Мой врач, — ответил Дональд. Он вытер щеку, но ему не было стыдно за слезы. Оказавшись рядом с сестрой, он стал более смелым и менее одиноким. Смог взглянуть в лицо и прошлому, и будущему. — Элен волновалась из-за моего переизбрания. Шарлотте уже был прописан транквилизатор, после первой командировки ей поставили диагноз «психотравматический синдром», вот мы и продолжали выписывать рецепты на ее имя и даже по ее медицинской страховке.

Снид становил его взмахом руки, решив уточнить:

— Что ей прописали?

— Пропра, — ответил Турман. — Она принимала пропра, правильно? А тебя тревожило, что журналисты могут разнюхать, что ты занимаешься самолечением.

Дональд кивнул:

— Да, Элен тревожилась. Думала, могло всплыть, что я принимаю препарат, чтобы избавиться от своих… необычных мыслей. Таблетки помогали мне забыть о них, держаться на уровне. Я мог учить «Правила» и видеть в них только слова, а не их результаты. Мне не было страшно.

Он посмотрел на сестру, начиная понимать, почему она отказалась принимать эти таблетки. Она хотела бояться. Каким-то образом страх был ей необходим, он помогал ей оставаться человеком.

— Помню, ты мне говорил, что она их принимает, — заметил Турман. — Мы были в книжном магазине…

— Вы помните дозировку? — спросил Снид. — И как долго вы их пили?

— Я начал после того, как мне дали читать «Правила». — Он взглянул на Турмана в поисках любого намека на эмоции, но ничего не увидел. — Кажется, за два или три года до съезда. И я принимал их почти каждый день до самого конца. У меня они были бы и на ориентации, если бы я не потерял их на холме в тот день. Кажется, я тогда упал. Помню, что я падал…

Снид повернулся к Турману:

— Сейчас нельзя сказать, какие могут быть последствия. Виктор очень тщательно проверял, не принимает ли кто из управленческого персонала психотропные препараты. Он проверил поголовно всех…

— Но не меня, — отметил Дональд.

— Проверяли всех, — возразил Снид.

— Но не его. — Турман уставился на крышку капсулы. — В последний момент произошла замена. Перестановка. Я утвердил его. И если он приобретал таблетки на ее имя, то и в его медицинской истории такое нигде не отмечено.

— Надо все рассказать Эрскину, — решил Снид. — Я могу с ним поработать. Возможно, мы составим новый препарат. Такое может объяснить некоторые случаи невосприимчивости в других бункерах.

Снид отвернулся от капсулы — ему не терпелось возвратиться в свой офис. Турман взглянул на Дональда.

— Хочешь побыть здесь еще?

Дональд посмотрел на сестру. Ему хотелось разбудить ее, поговорить с ней. Хорошо бы прийти сюда в другое время — просто навестить.

— Предпочел бы сюда вернуться.

— Посмотрим.

Турман обошел капсулу и опустил руку на плечо Дональда, потом легко и сочувственно сжал его. Он направил Дональда к двери, и Дональд не обернулся, чтобы увидеть новое имя сестры на экране. Имя не имело значения. Он знал, что она здесь, а для него она всегда будет Шарлоттой. Она никогда не изменится.

— Ты хорошо поступил, — сказал Турман. — Очень хорошо. — Они вышли в коридор, и он запер массивную дверь. — Возможно, ты наткнулся на причину, из-за которой Виктор был настолько одержим твоим отчетом.

— Неужели? — Дональд не видел связи.

— Думаю, его совершенно не интересовало, что ты там написал. Я считаю, что его интересовал ты.

46

Вместо того чтобы спустить Дональда на пятьдесят четвертый, они поднялись в лифте в кафетерий. Время обеда уже почти наступило, и он мог помочь Турману с подносами. Пока на панели загорались и гасли номера этажей, отмечая продвижение по шахте лифта, Дональд размышлял над намеком Турмана насчет Виктора. Что, если Виктора интересовала лишь его устойчивость к препарату? И в его отчете вообще не было ничего, достойного внимания?

Они миновали сороковой этаж, кнопка с этим номером осветилась и погасла, и Дональд подумал о восемнадцатом бункере.

— И что это означает для восемнадцатого? — спросил он, глядя на следующий подсвеченный номер.

Турман смотрел на дверь из нержавеющей стали. На ней виднелся отпечаток запачканной смазкой ладони: кто-то потерял равновесие и уперся ладонью в дверь.

— Вик хотел попробовать для восемнадцатого еще одну перезагрузку. Я никогда не видел в этом смысла. Но, возможно, он был прав. Наверное, мы дадим им шанс.

— А что делается при перезагрузке?

— Сам знаешь, что делается. — Турман повернулся к нему. — То же, что мы проделали с миром, только в малом масштабе. Уменьшить население, стереть компьютеры, очистить у людей память, попробовать все сначала. С этим бункером мы такое уже проделывали несколько раз. Но в этом есть и риск. Нельзя нанести травму, не создав хаоса. В какой-то момент легче и безопаснее просто выдернуть пробку.

— И прикончить их, — завершил его мысль Дональд.

Он понял, против чего выступал Виктор, что хотел предотвратить. Жаль, что он уже не сможет с ним поговорить. Анна сказала, что Виктор часто его упоминал. И, по словам Эрскина, он сказал, что хотел бы, чтобы здесь руководили люди наподобие Дональда.

На верхнем этаже двери лифта открылись. Дональд вышел и немедленно почувствовал, насколько странно ему ходить среди работников очередной смены, быть с ними и одновременно вдалеке от повседневной жизни первого бункера.

Он заметил, что никто не смотрит на Турмана с почтением. Он не служил руководителем этой смены, и никто не знал его в этой роли прежде. Они сейчас были просто двумя работниками, один в белом и один в бежевом комбинезоне, пришедшими за едой, а заодно и посмотреть на мир снаружи.

Дональд взял поднос с едой и вновь отметил, что большинство обедающих сидят лицом к экрану. Лишь двое расположились к нему спиной. Он пошел следом за Турманом к лифту, хотя ему очень хотелось поговорить с этими людьми, спросить, что они помнят, чего боятся. И сказать, что в их страхе нет ничего плохого.

— Зачем нужны экраны в других бункерах? — негромко спросил он Турмана. Он видел мало смысла в тех особенностях других бункеров, которые не помогал создавать. — Зачем показывать им, что мы сделали?

— Чтобы они оставались внутри. — Удерживая поднос, Турман нажал кнопку вызова скоростного лифта. — Мы показываем им не то, что мы сделали. Мы показываем то, что снаружи. Экраны и несколько запретов — это все, что их сдерживает. Есть у людей такая болезнь, Донни, неудержимое стремление двигаться вперед, пока мы во что-то не упираемся. И тогда мы пробиваем туннель сквозь это препятствие, или переплываем океан, или перебираемся через горы…

Подъехал лифт. Человек в красном комбинезоне реакторщика, извинившись, покинул кабину и прошел между ними. Они шагнули внутрь, Турман нашарил в кармане пропуск.