Я сказала Бергер, что не держу на душе ничего потаенного. Я имела в виду, что все держу при себе: не рассказываю направо и налево такого, что могло бы хоть как-то быть использовано против меня. Только вот одно беспокоит: я в последнее время много беседовала с Анной. Мы часами исследовали потаенные уголки моей души. Я поверяла ей такие события из своей жизни, о которых, может, и сама не догадывалась. За сеансы денег с меня она не брала, а значит, врачебная тайна на меня не распространяется. Возможно, Рокки Каджиано сподобится вызвать Анну в суд. Теперь, когда я на нее смотрю, все больше понимаю: именно это и произошло. Принимаю из ее рук стопку со скотчем, и наши взгляды встречаются.

— Что-то стряслось, — догадываюсь я.

Она отводит глаза, а я мысленно проигрываю вероятный сценарий событий. Бергер признает повестку недействительной. Глупость какая-то, это же нелепо. Каджиано пытается меня запугать, хочет кровь пососать. Только ничего у него не выйдет. К черту. Прикидываю расклад, принимаю решение — да, вот так запросто, я же настоящая профи в отрицании очевидного (уж если что угрожает напрямую моему внутреннему равновесию, благосостоянию, чувствам, то я сразу голову в песок прячу).

— Выкладывай, Анна, — начинаю я.

В кухне повисает тишина. Люси с Макговерн умолкли. Ко мне подходит Люси, обнимает за плечи.

— Мы тебя в беде не оставим, — говорит.

— А то. — Макговерн поднимает вверх большие пальцы: «Не вешай нос».

Еще больше разбудив во мне дурные предчувствия попытками успокоить, подруги удалились в гостиную. Тут Анна поднимает взгляд, и впервые в жизни я вижу: в глазах нашей стоической австрийки блеснули слезы.

— Я совершила очень нехороший поступок, Кей.

Прочищает горло и негнущимися пальцами бросает в бокал лед из морозилки. Скользкий кубик падает на пол и исчезает за ведром для мусора.

— Этот зам шерифа... Сегодня утром, когда домофон у ворот прозвонил, я поверить не могла. А он стоит у ворот с повесткой. Надо же, повестку прямо домой доставили. Думаю: «Плохо дело». Обычно, когда меня вызывают, приносят в офис. Ничего удивительного, меня время от времени вызывают, когда нужны показания эксперта на суде, сама знаешь. В голове не укладывается, что он мог со мной так поступить. А я ему еще доверяла.

Сомнение. Как не хочется верить. Нервы уже не выдерживают, к глазам подступили слезы.

— Кто это был? — спрашиваю я. — Рокки?

— Что-что? — Она явно удивлена.

— О Господи, — бормочу я. — Боже ты мой. — Облокачиваюсь на рабочий стол. Это не из-за Шандонне. Не может быть. Если Каджиано не вызывал в суд Анну, тогда остается лишь один вариант. И это не Бергер. У обвинения к Анне вопросов быть не может. Вспомнился тот странный звонок из банка, сообщение из телефонно-телеграфной службы, как вел себя Райтер и как он на меня посмотрел, когда в прошлую субботу увидел в пикапе у Марино. Я мысленно прокрутила встречу с губернатором, когда ему вдруг так срочно понадобилось со мной встретиться, как он был уклончив; вспомнились кислый вид Марино и его упорное нежелание откровенничать. Все вдруг образовало единую картину, в которую было невероятно поверить. У меня неприятности. Боже правый, куда же я вляпалась!

Анна тараторит, запинается, путаясь в словах, словно вопреки своей воле сейчас перейдет на язык, который выучила в жизни первым. В ее душе происходит борьба. Весь ее вид подтверждает то, что я вынуждена заподозрить: моя подруга получила повестку в Верховный суд. Специальное жюри присяжных Ричмонда будет решать, достаточно ли у следствия улик, чтобы обвинить меня в убийстве Дианы Брэй. Анна говорит, будто ею воспользовались. Ее подставили.

— Кого ты подозреваешь? Райтера? Буфорд причастен? — спрашиваю я.

Та утвердительно кивает.

— Никогда этого не прощу. Уж будь покоен, Райтер, — клянется она.

Мы переходим в гостиную, где на элегантной подставке из тисового дерева стоит беспроводной телефон. Я беру трубку.

— Анна, ты понимаешь, что ничего не обязана мне рассказывать? — Пробую дозвониться Марино. Усилием воли мне удается добиться удивительного спокойствия. — Да, Буфорду это точно не понравится. Может, тебе не стоило со мной разговаривать.

— Как только мне вручили повестку, он сам позвонил, собственной персоной, и объяснил, что от меня требуется. Я тут же позвонила Люси. — Анна по-прежнему говорит на ломаном английском, уставившись на Макговерн бессмысленным взглядом. Такое чувство, словно до нее не доходит, кто это такая и что делает в этом доме.

— А в котором часу заявился этот типчик с повесткой? — спрашиваю хозяйку. У Марино сразу включается голосовая почта. — Черт побери, — бормочу я. Он перевел телефон на автоматический прием. Оставляю сообщение, чтобы он перезвонил. Срочно.

— Часов в десять утра, — отвечает на мой вопрос австрийка.

— Интересно, — отвечаю я. — Примерно в это же время Шандонне перевозили отсюда в Нью-Йорк. Потом все дружно повалили на заупокойную службу Брэй, и тогда же я познакомилась с Бергер.

— Ну и как, по-вашему, все это связано? — Макговерн слушает мои размышления, сосредоточив на мне цепкий взгляд проницательных, опытных глаз. Раньше она была одной из самых одаренных дипломированных следователей по пожарам, пока ее не повысили в должности и не перевели в службу надзора те самые люди, из-за которых она в конечном итоге была вынуждена бросить работу.

— Точно не скажу, — отвечаю я. — Бергер хотела посмотреть, кто заявится почтить память покойной. Подозреваю, ее интересовало, приду ли я, а значит, вполне возможно, что она знала о расследовании и решила проверить меня сама.

Тут затрезвонил телефон Анны.

— Дом Анны Зеннер, — отвечаю я.

— Ну, что стряслось? — Марино пытается перекричать включенный телевизор.

— Я как раз это и хочу выяснить.

Он сразу смекнул, что вопросы задавать теперь не время — надо прыгать в машину и газовать сюда. Настал момент истины.

Мы ждем его перед камином в гостиной у Анны; рядом стоит елка в белых огнях, закутанная в гирлянды и украшенная стеклянными зверушками и деревянными фруктами. Внизу лежат подарки. Я тихо перебираю в уме каждое слово, когда-либо сказанное в разговорах с Анной. Пытаюсь вспомнить то, что она непременно передаст, когда Райтер будет задавать ей вопросы у скамьи присяжных. Сердце сжимают ледяные пальцы страха, и все же слова мои звучат вполне разумно. Внешне я спокойна, пока Анна распространяется в подробностях, как ее подставили. Все началось с того, что во вторник четырнадцатого декабря с ней связался Райтер. Минут пятнадцать она объясняет, что тот позвонил ей на правах друга. Обо мне ходили разговоры. Он кое-что услышал и счел своим долгом навести справки, раз уж, как известно, мы с Анной близкие подруги.

— Что-то не вяжется, — говорит Люси. — Тогда Диана Брэй еще была жива. Зачем Райтеру понадобилось разговаривать с Анной столь заблаговременно?