– О каком хлебе он говорит? – заволновалась старушка.

– Да это они о своем, мужском, – объяснила Варя, а у самой от волнения и страха подкашивались ноги.

– Может, ты нам скажешь, – Лупиков подошел к кровати, где лежала бабка Секлета, – есть ли у вас хлеб?

– Хлеб? – переспросила старуха.

– Оставьте ее. – Павел Серафимович отложил в сторону работу. – Неужели не видно, что она старая, больная и слепая?

– Так хлеб есть у вас? – Лупиков склонился над старушкой.

– Конечно! – уверенно ответила бабка. – У нас всегда много хлеба! Черножуковы – хорошие хозяева. Есть и хлеб, и мука, и… Надя, ты опять не налепила мне вареников? Сколько можно просить?! – Бабка повела выцветшими от старости, невидящими глазами.

– Не дают вареников? – допытывался Лупиков, а Петухов едва сдерживался, чтобы не расхохотаться.

– Нет! Прошу уже несколько дней, – пожаловалась бабка, – а им лень! Я хочу вареников с картошкой и шкварками.

– У вас и картошка есть? И сало? – продолжил Лупиков.

– Все у нас есть! – утвердительно ответила женщина.

– И где лежит хлеб? – Лупиков наклонился еще ниже, чтобы хорошо услышать сказанное.

– Может, достаточно издеваться над женщиной, которая уже из ума выжила? – вмешался в разговор Павел Серафимович.

– Кто из ума выжил? – переспросила старушка.

– Да это не о вас, – наигранно вежливо ответил чекист. – Так где хлеб?

– Как где? В кладовой!

– В кладовой нет уже. Где тогда может быть хлеб? Его спрятали?

– Значит, спрятали. Воров развелось много, – притихшим голосом сообщила она, – работать не хотят, а красть чужое добро научились.

– Согласен с вами. Так где же тайник?

– Может, в хлеве? Или в коровнике? Надо спросить у Павла.

– А вы не знаете где?

– Нужно Надьку спросить, – прошептала старушка. – Она должна знать. И передайте ей, чтобы сегодня на обед хотя бы два небольших вареничка мне сделала. Много ли мне надо? И обязательно со шкварками! Как перед смертью хочется!

– Обойдешься! – со злостью бросил разъяренный Лупиков. – Ты глянь! Вареничков ей хочется!

– Если говорит о варениках и шкварках, – вмешалась Ганна, – это значит, что живут они не бедно. Старая не стала бы просить то, чего ей не дают.

– Только прикидываются бедными! – прибавил Петухов. – А сами вареники жрут!

– Сами едят, а мне не дают, – жалобно сказала старушка.

– Да заткнись ты! – отмахнулся от женщины Лупиков. – Разнылась здесь!

– С чего начнем? – спросил Петухов.

– Кажется, я догадалась, где они могут устроить тайник! – сказала Ганна.

Варя побледнела. Неужели догадалась о чердаке? Или о корыте с хлебом, спрятанном в могиле?

– Ну ты и сообразительная! – Лупиков улыбнулся. – И где же?

– Ребята, – комсомолка обратилась к братьям, – идите сюда.

Петуховы подошли к кровати.

– Сначала снимите со старой носки, – приказала Ганна. – Что-то мне показалось подозрительным, когда она (кивнула в сторону Вари) спешно натягивала их на бабку. Там могут быть спрятаны деньги.

Братья, услышав о деньгах, моментально стянули со старушки вязаные носки, потрясли их – пусто.

– Что вы делаете?! У меня мерзнут ноги, – занервничала бабка Секлета. – Вареников не дают и носки сняли!

– Снимите с нее жилет! – властно произнесла Ганна. – Может, там спрятаны деньги, а то и царские червонцы?

Павел Серафимович дернулся, чтобы защитить мать, но Варя его остановила, встав перед ним. Старушка, не понимая, что происходит, растерянно и испуганно водила глазами, протягивала вперед руки. Грубые и сильные мужские пальцы стянули с бабки шерстяной жилет.

– Я же замерзну! – чуть не плакала она.

– Ничего, – тряхнув одеждой, сказал Семен.

Ганна ткнула ногой под кровать.

– Там что-то есть!

Не успел Павел Серафимович и рта раскрыть, как услужливые здоровяки братья с обеих сторон высоко подняли кровать. Бабка упала на пол, не успев издать ни звука. Павел Серафимович кинулся к матери, неподвижно лежащей на полу. Он повернул ее к себе лицом, на котором застыла маска ужаса.

– Бабушка! – присела над ней Варя, коснувшись ее сухонького плеча.

– Нет у тебя бабушки, – глухим голосом выдохнул отец. – Она мертва. Они ее убили.

– Кто? Мы?! – в один голос спросили Петуховы.

Ганна успела заглянуть под кровать, которую братья до сих пор держали поднятой.

– Там одни лохмотья, – недовольно сказала Ганна. – Идем отсюда!

Она переступила через лежавшую на полу старушку. Бабушка умерла, так и не поняв, что случилось.

Громыхнули за активистами двери. Варя безутешно плакала над замершим навсегда телом бабушки. Она чувствовала себя виноватой из-за вареников, которые так хотела съесть бабка. Варя жалела, что не слепила хоть два вареничка для бабушки. Теперь уже поздно. Старушка так и не дождалась желаемого.

– Если бы я знала, – сказала, давясь слезами, Варя, – то сама бы три дня не ела, а сделала ей вареники.

– Не надо, доченька, – глухим голосом сказал отец. – Ты думай о детишках, а матери они уже не нужны.

– Прости меня, родненькая, – сквозь слезы выговорила Варя и разрыдалась.

Павел Серафимович поднял с пола тело матери, положил на кровать, закрыл покойной глаза.

– Уходят Черножуковы, – грустно сказал он. – Теперь я самый старший в семье.

Бабку Секлету похоронили на кладбище рядом с Михаилом. Когда Варя возвращалась с похорон домой, увидела возле двора соседку. Ониська кого-то высматривала, кутаясь в теплый бабушкин шерстяной жилет. Кто стащил любимые бабушкины носки, Варя не знала. Если бы узнала, что Ганька, не удивилась бы.

Уже никого не поражали смерти односельчан. Крестьяне теперь подолгу не перемывали косточки своим соседям и знакомым. Лишь обменивались новостями: «Кто?» – «Бурлачка старая». – «А ее муж?» – «Умер еще на той неделе». – «Слышали, Климчиха отвезла на кладбище сразу двух детей?» – «Старших или младших?» – «Младших. Старшие еще живы». – «А кого это сегодня Мария Славская на санках потянула?» – «Наверное, мать». – «Говорят, нищенка замерзла в поле за селом». – «Да одна ли? Их вон сколько ходит по селам». – «И когда такое было, чтобы без гроба людей хоронили?» – «А где ты столько гробов наберешь? Мертвым уже все равно, а живым надо как-то выживать». – «Выживешь здесь! Активисты и паутину по хате пособирают, если найдут!» – «Если бы можно было забрать душу, так и ту забрали бы!» – «У меня и мыло унесли!» – «А у меня – новый кожух. Черти бы их взяли!»