– Он есть, – ответила женщина, – и это хорошо.

– Почему же тогда он прячется от людей?

– Нельзя любить двух сразу, но он меня любит.

– Так он… женат?! – догадалась Варя.

– Перед Богом я одна его жена, – любуясь ребенком, сказала Улянида.

– Он не будет с тобой жить? – допытывалась Варя, пока Улянида была настроена на разговор.

– Нет.

– Хоть не бросит тебя?

– Один раз бросил, ушел к другой, молодой и красивой, но узнал, что я беременна, сразу же вернулся.

– Теперь вы вместе?

– И вместе, и нет.

– Я вспомнила, – улыбнувшись уголками губ, сказала Варя, – как ты когда-то говорила, что у тебя будет мальчик. Ты все знала!

– И все, и не все!

– Ты будешь хоть когда-нибудь со своим любимым?

– Я всегда с ним.

– Даже если его нет рядом?

– И тогда, – мечтательно промолвила Улянида.

Варя почему-то вспомнила Андрея. Он тоже с ней рядом. В мечтах, но всегда…

Опять активисты пошли по хатам. Часто люди с вечера спешили запереть калитки и двери и не зажигали свет. Когда приходила комиссия, ее члены долго стучали в двери, а в доме сидели тихо, будто никого нет. Даже дети приучились не шуметь и вообще не подавать голос. Чаще всего активисты ходили по вечерам. Днем кто-то был на работе, кто-то занимался хозяйством, а под вечер семьи обычно сидели по домам. И тогда полупьяные комсомольцы и коммунисты имели возможность «прижать саботажников». Их ненавидели, но и боялись. Каждый из крестьян в любой миг за малейшее сопротивление мог быть объявлен врагом, препятствующим выполнению плана хлебозаготовки, и сразу же отправлен «к белым медведям». День как-то развеивал людские страхи, но с наступлением темноты ужас приближался к хатам, прятался между сараями, выглядывал из-за каждого дерева, угла дома, сидел возле дымоходов на крышах, готовый каждый миг налететь на человека, сковать по рукам и ногам, парализовать волю. И некуда было от него спрятаться, он был всюду, вместе с командой активистов.

Варя уже собралась идти домой. Бабушку накормила, одела ее в любимый теплый жилет и вязаные шерстяные носки. Правда, старушка целый вечер капризничала. То все звала невестку, то упрекала Варю, что та морит ее голодом.

– Почему ты мне не налепишь вареников? – капризничала бабка. – Я уже сколько раз просила тебя? Хочу вареников с картошкой и шкварками!

– Еще не резали свинью, – проглотив застрявший в горле ком, ответил отец.

– Так старое сало поджарьте!

– Нет уже. Закончилось.

– Что вы за хозяева? – возмущалась бабушка. – У нас всегда хватало сала до свежины. Дохозяйничались? Позовите Надю, я попрошу ее налепить вареников. Пусть сходит к Трофиму, что-нибудь обменяет на маленький кусочек сала. Много ли мне надо?

– Завтра, – как можно спокойнее ответила Варя, – я завтра слеплю.

Варя надеялась, что на следующий день бабка не вспомнит, что было вчера.

– Не волнуйся, Варя, – сказал отец, выйдя во двор, чтобы проводить дочку. – Все старики становятся капризными, хуже маленьких детей.

– Хорошо, – ответила Варя. – И все-таки жалко бабушку.

– Если ей объяснить, что случилось в последнее время, она не поймет.

– Может, оно и к лучшему?

Варя прислушалась. На улице были слышны человеческие голоса. Неужели опять идут «искатели» чужого добра?

– За плечами у них лопата, идут на хутор щедровать, – тихо сказал отец. – Кажется, доченька, к нам опять пожаловали «щедровальщики».

– Опять?! – испуганно прошептала Варя.

Черножуковы не ошиблись. Активисты, как их крестьяне прозвали, «красная метла», направились к Вариной хате. Стали рыскать по всем углам. Варя сидела, держа Сашка на руках. Ребенок капризничал и плакал, потому что было время его кормления. Василий сел в углу комнаты, склонив голову, чтобы не видеть «буксиров». Хорошо, что рядом с Варей был отец. Он посадил на колени Маргаритку, обнял девочку и гладил ее по головке. Девочка испуганно поглядывала в сторону непрошеных гостей, готовая вот-вот расплакаться. Павел Серафимович что-то нашептывал мягким голосом на ушко ребенку, и Маргаритка успокоилась. Она прижалась всем своим маленьким тельцем к дедушке, спряталась в его больших объятиях.

Варя взволнованно наблюдала, как нашли небольшой узелок муки, бросили его в корзину. На припечке стоял чугунок с тремя помытыми картофелинами – нашли. Три картофелины полетели в корзину. В печурке за печью, где сушились пеленки ребенка, нашли одну свеклу – в корзину ее! Маленький узелок пшена, приготовленный для молочной каши детям, вытащили из кармана кожуха – забрали.

Ганна полезла в печь, рогачами достала горшочек с молочной кашей для Сашка. Нашла ложку, начала отхлебывать прямо из горшочка.

– Оставь ребенку, – не выдержала Варя.

Ганна рассмеялась Варе прямо в глаза. Комсомолка показательно вылила кашу из горшочка на пол.

– Что же ты делаешь?! Чем я буду детей кормить? – дрожащим голосом спросила Варя.

– А ты зарежь одного ребенка и накорми им другого! – зло пошутила Ганна.

– Смотрите, что я нашел в сенях! – радостно сказал Семен, затаскивая в хату небольшой деревянный бочонок.

– Что там? – заглянула Ганна. – Квашеная капуста? Поищите еще в сараях, – приказала она, – там должно что-то быть.

Варя смотрела, как бывшая подруга присела на корточках перед бочонком и стала есть, доставая капусту руками. Было противно наблюдать, как куски капусты падали ей на грудь, а она все хрустела, как конь. Сашко расплакался так, что Варя уже не могла его успокоить.

– Да заткни ты его, – раздраженно бросила Ганна, – а то у меня аппетит от крика пропадет.

– Это ребенок плачет, увидев тебя, красная ведьма, – тихо сказал отец.

Ганна услышала. Она перестала жевать, вытерла ладонью подбородок.

– Оставьте капусту, не забирайте, – попросила Варя, но комсомолка уже взбесилась от услышанных слов.

– Капусточки хочется? – скривила она рот в наглой улыбке. – Оставлю! Я же добрая!

Ганна залезла на бочонок, задрала юбку, присела. Присутствующие сначала даже не поняли, что она хочет делать. И только когда зажурчало, сообразили, что она мочится прямо в бочонок с капустой!

– Вот вам, кулачье! Вот вам! – смеялась комсомолка. – Ешьте теперь, хоть удавитесь!

Она спрыгнула с бочонка, поправила юбку.

– Вы меня надолго запомните! – процедила сквозь зубы. – Не оплатите сполна налоги, поведут вас по селу под «рогожным знаменем»! Я позабочусь, чтобы на нем написали: «Я – враг народа, закопал хлеб и не сдал государству!» А потом вонючую рогожу собственноручно прикреплю на вашей хате! – Ганна оскалилась.