отошла к окну и выглянула на улицу. За окном стояла глухая ночь, и шел затяжной дождь. Молодая женщина решила, что надо дать Филиппу выплакаться, ибо слезы снимают горечь с души. Если бы только она могла уйти, чтобы пощадить гордость поверженного принца! Он может не простить ей, что она стала свидетелем его отчаяния.

Постепенно рыдания стали реже и стихли. Лишь потрескивание огня нарушало установившуюся тишину. Раздался охрипший голос Филиппа:

— Где ты? Иди ко мне.

Она нехотя покинула свое убежище.

— Я здесь, монсеньер.

— Я думал, что ты покинула меня! Подойди ближе, ближе…

Он поднялся, подбежал к ней и обнял, спрятав на ее груди мокрое от слез лицо.

— Я хочу забыться, Катрин, ты должна мне помочь… Он жадно целовал ее шею, щеки, лицо, не замечая, что она оставалась бесчувственной к его ласкам.

— Что я могу сделать?

Вопрос, заданный мягким спокойным голосом, был для него словно ушат холодной воды. Филипп выпустил ее из рук.

— Что ты можешь сделать? Помочь мне забыться, а ты прекрасно это умеешь. Дай мне свое тело, мы будем наслаждаться любовью до полного изнеможения. Сними это рубище и распусти волосы. Мне нужен блеск твоей плоти, ее нежность и тепло.

Его пальцы принялись лихорадочно развязывать ее черную рясу, веревку на поясе. Он взбесился, увидев под рясой еще одно платье. — Помоги-ка мне!

— Нет! Если вы хотите взять меня, возьмите, но не рассчитывайте на мою помощь!

Он отступил, словно от пощечины. Она увидела, как от нового приступа гнева на его висках вздулись вены.

— Ты не хочешь принадлежать мне? Ты, моя возлюбленная, отказываешь мне?

— Я больше не ваша возлюбленная. Вспомните, Филипп. В Лилле я вам сказала, что это прощание.

— Тогда не нужно было оставаться на моих землях, тебе следовало вернуться домой, как ты об этом объявила. Я думал, что ты уже далеко, и вдруг узнаю, что ты в Брюгге, да еще беременна… от меня. И в довершение ко всему тебя там держат заложницей, как обменную монету за их проклятые привилегии, которые я им никогда не верну. От кого ты была беременна?

Это было так на него похоже, задать вопрос в столь драматичные минуты.

— Вы считаете, что это так важно?

— Для меня да. Может быть, отдаваясь мне в королевскую ночь, ты надеялась приписать мне чье-то отцовство?

Пожав плечами, она дерзко ответила:

— Монсеньер, для принца, самого образованного в христианском мире, вы говорите глупости! Я думала, что вы меня лучше изучили. Если вы так хотите знать, меня изнасиловали пьяные разбойники в вашем милом городе Дижоне. Я хотела вырвать этот стыд из своего тела. Мне рассказали о некой флорентийке, и я отправилась в Брюгге на ее поиски. Мне пришлось проехать через Лилль, я увидела вас… и захотела узнать, может ли старая любовь вылечить мое тело и душу. Филипп, вы были моим первым любовником, и женщине не дано узнать лучшего любовника, чем вы. Той ночью вы, сами не зная, возродили меня к жизни. Упрекать меня в этом было бы жестоко.

Он подошел Катрин, пытаясь снова прижать ее.

— Почему же сейчас ты отказываешь мне? Посмотри на эту кровать, покрытую мехами, на эту комнату, вспомни, как мы были счастливы с тобой в Лилле, вспомни о нашей радости, наших ласках. Я столько хочу дать тебе, а ты принесешь мне забвение и успокоение.

— Успокоение? Забвение чего? Того, что вы сегодня совершили?

— Что я сделал? Мне кажется, я тебя спас.

— Да, в придачу вы меня еще и спасли! Но на самом деле меня спасли не вы, а Сан-Реми, настоятель августинцев, мать Беатриче — Главная Дама монастыря бегинок, выходившая меня. Я могу сказать, что сделали вы: пренебрегая данным вами словом, ваши воины ворвались в открывшийся перед вами город, вы приказали стрелять по толпе. Под вашими стрелами погибли женщины и дети. Вы пробудили в людях отчаяние, худшее из безумств, и чуть не смешали свою кровь с кровью ваших жертв. Меня спасла не вы, а мои друзья, открывшие для вас решетку и выпустившие нас!

— Ты меня упрекаешь? Меня, принца, над которым они глумились и насмехались?

— Да, несмотря на все их многочисленные великие прегрешения! Я справедлива. Я считаю вас не правым, потому что вы — сильный, великолепный и намного умнее их. Сам разум должен был подсказать вам способ подчинить Брюгге без пролития крови и этого смертельно опасного обмана. Когда дети плохо воспитаны, в этом обвиняют не их, а родителей, за спиной которых знания и опыт. Конечно, надо уметь карать, но милосердие, монсеньер, такое прекрасное слово! Правда, оно присуще лишь Богу!

Воцарившееся молчание, казалось, раздавит его. Герцог отвернулся от Катрин и потемневшими глазами смотрел на языки пламени в камине. Катрин увидела, как из них по бледным, осунувшимся от усталости и горя щекам медленно потекли слезы.

— Простите меня, — мягко сказала она, — но надо, чтобы кто-то сказал вам это. Вы знаете, я никогда не могла лгать и скрывать свои чувства.

Филипп встряхнул плечами, словно сбрасывая тяжелое бремя, и с болью в голосе сказал:

— Ты меня больше не любишь.

— Вы тоже, монсеньер, несмотря на эти комнаты и невероятные портреты. Ваша любовь — от гордыни, от плоти, а не от сердца. Видите ли, когда действительно любят, можно всем пожертвовать для любимого человека, отдать все без остатка, не сожалея об этом. Когда-то, может быть, вы любили меня так, но сейчас все иначе. Я думаю, монсеньер, только детей можно любить такой всепоглощающей любовью. А теперь позвольте мне удалиться. Я хотела бы узнать, прибыли ли сюда, как я надеюсь, мой конюх и паж. Мы немного отдохнем перед предстоящей дорогой.

— Вы уже хотите уезжать?

— Да, так будет лучше. Не следует, чтобы видели нас вместе, да и дорога в мои горы долгая.

Он тяжело вздохнул.

— Хорошо, уезжайте, ведь ничто не сможет удержать вас! Я позабочусь, чтобы ваше путешествие было не слишком трудным.

Катрин подошла к нему и встала на колени.

— Прощайте, монсеньор. Он сделал нетерпеливый жест.

— Почему прощайте? Между Францией и Бургундией царит мир. Почему я должен быть приговорен к вечной разлуке с вами? Что бы вы ни думали, я буду бесконечно счастлив снова увидеть вас.

— Как будет угодно Богу…

Она поцеловала безвольно опущенную руку принца, поднялась и, не оборачиваясь, вышла из комнаты, чтобы не слышать горьких вздохов за своей спиной. Следовало перевернуть эту страницу.

Часть третья. ХОЗЯИН МОНСАЛЬВИ