ее сутенер рядом, он может записать номер моей краденой машины. А может и не записать. Это неважно.

Подъезжаю к ней и не успеваю сказать ни слова, как она уже открывает пассажирскую дверь. Я помогаю, освобождая ей место. Она переходит непосредственно к делу, будто предлагая мне блюда от шеф-повара, зачитывая ресторанное меню. Рассказывает, что я могу получить за двадцать долларов, за шестьдесят и даже за сотню. Я спрашиваю, что я могу получить за пятьсот долларов.

Она говорит: «Все что пожелаешь, детка».

Она закрывает дверь, и внутренне освещение выключается, но я успеваю рассмотреть ее несколько подробнее, чем мне бы того хотелось. Ей где-то под тридцать. Недолет. Выглядит как изображение с рекламы для голодающих детей в странах третьего мира. У нее светлые волосы с темными корнями, покрытые таким слоем лака, что, наверное, даже силачи-эмигранты с северо-запада, которых так много у нас появилось в последнее время, не смогли бы их пошевелить. Ее карие глаза пусты, как будто мысли ее находятся в каком-то другом месте, может, в том мире, где ей не приходится ради денег подставлять мужикам свое лоно и рот. Когда она улыбается, ее пухлые губы блестят влажным блеском.

Я направляюсь обратно к дому Даниэлы. По дороге мы болтаем о всякой ерунде, в основном о погоде. Я уверен, что она слушала новости и знает, что происходит в городе с женщинами, но, несмотря на это, не похоже, чтобы она нервничала, сидя в машине с мужчиной, с которым знакома всего пару минут. Она не может позволить себе нервничать. Мне абсолютно неинтересно, чем она занимается в свободное от работы время. Ей все равно, кто я такой. Потом мы начинаем создавать правильный настрой. Она говорит, что у меня классная тачка. Я говорю, что у нее красивое тело. Она говорит, что у нас будет офигительный трах. Я говорю, что за пятьсот долларов иначе и быть не может. Мы подъезжаем к дому, и я не утруждаю себя заботами о том, как бы поставить машину подальше, а выруливаю прямо на подъездную дорожку. Если и есть кто поблизости, он все равно не сможет меня хорошо разглядеть. И даже если меня краем глаза кто-то заметит, он подумает, что это просто муж возвращается домой, чтобы утолить свою жажду секса.

— Можешь взять портфель у тебя за спиной?

— Конечно, сладенький.

Мы выходим из машины и идем к входной двери. Выходя, я ее не запер. Толкаю дверь и приглашаю ее зайти внутрь. Запираю дверь за собой.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

— Ну и жара тут.

— Это означает «да»?

— Конечно.

Она идет за мной на кухню. Мне не нужен схематический план этого дома, чтобы найти дорогу. Включаю свет, открываю холодильник и беру пару бутылок пива. Пока я открывал свою бутылку, она успела осушить половину своей.

Чем лучше освещение, тем хуже она выглядит. Она выглядит так, будто под кайфом. Может, если бы она не бросила школу, не залетела бы, не сделала бы аборт, а потом не залетела бы опять, она вела бы более достойную жизнь. Я не говорю, что не уважаю проституток — они удовлетворяют определенные нужды. Кого еще можно убить быстро, без всякой подготовки, и никому не будет никакого дела? Они с готовностью пойдут за тобой куда угодно. Безумие. Каждую ночь они берут свою жизнь в руки и предлагают ее своим джо, чтобы те их забрали. Есть только еще одна категория почти столь же легкодоступных жертв — это голосующие на дорогах. Весь фокус заключается в том что, подъезжая к ним, надо бросить взгляд на часы, давая понять, что тебе где-то надо быть в назначенное время, может, на встрече какой-нибудь, и пробурчать, что можешь ее подбросить только до какого-нибудь пункта поблизости от того места, куда она едет; на большее, мол, у тебя нет времени. Это внушает им чувство фальшивой безопасности, после чего они залезают в машину. Просто я не встретил ни одной голосующей женщины по дороге в город.

Я облокачиваюсь на кухонный стол, потягивая из своей бутылки, и шлюха, сидящая напротив меня, при свете кухонных ламп выглядит гораздо менее привлекательно. Косметика на ней лежит толстым слоем. Я догадываюсь, почему у нее такие пухлые губы, и знаю, что это стоит шестьдесят долларов.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я.

— Кэнди.

Ну да. Почему бы и нет.

— Можешь называть меня Джо.

— Договорились, — отвечает она, подходя ко мне ближе. — Так что у нас запланировано, Джо?

Я пожимаю плечами, так как сам пока точно не знаю.

— Пошли наверх.

Когда я поднимаюсь с ней по лестнице, мой портфель все еще у нее. Потягиваю пиво из бутылки. Оно вкусное и холодное. Здорово освежает. Свою бутылку она уже прикончила.

— Ну и как долго ты этим занимаешься, Кэнди?

— Шесть месяцев. Просто пытаюсь заработать достаточно, чтобы оплатить себе университет.

Думаю, она пытается заработать достаточно, чтобы материально поддержать своего ублюдка любовника, после того как его выпустят из тюрьмы, куда он сел за продажу наркотиков.

— Кем хочешь быть?

— Юристом. Или актрисой.

— Одно и то же, верно?

Когда мы доходим до спальни, она бросает мой портфель на кровать. Содержимое позвякивает. Цель моей болтовни — успокоить ее.

— Что у тебя там внутри? Плети и все такое?

Я улыбаюсь, потому что у нее нет ни малейшего представления о том, что там внутри.

— Что-то типа того.

Она улыбается, и я вижу, как маленькие трещинки в тональном креме разбегаются от уголков ее рта и глаз.

— Плети и все такое мне нравятся, только, если хочешь ими воспользоваться, это будет стоить дороже.

Вряд ли ей понравится мое определение «плетей и всего такого». Она начинает развязывать мне галстук.

— А зачем тебе резиновые перчатки?

— У меня экзема.

— Ой, бедняжка. У моей бабушки тоже была экзема. Такая противная болячка.

На секунду я вспоминаю о своей матери и о тех временах, когда у нее самой руки и лоб были покрыты экземой, и вдруг желание убивать Кэнди у меня пропадает. У нас больше общего, чем я думал.

Она расстегивает мне рубашку.

— У тебя такая классная грудь.

Наклоняется и начинает ее целовать. Здорово! Я никогда ничего такого не делал. Я тоже склоняюсь и сжимаю ей грудь. Она начинает постанывать. Звучит как реклама шампуня. Неужели ей действительно настолько хорошо?

Она начинает теребить мой ремень, как будто хочет поскорее с этим покончить и крикнуть «следующий!» очередному проезжающему мимо парню. Тогда я понимаю, что все ее постанывания — сплошная фальшь,