— Ещё спасибо мне скажешь, — пообещал Костик, выпрямился и не отрезал, а дёрнул последний клок над ухом и наконец отошёл, собирая ртом весь воздух. Так делают пловцы, когда выползают из бассейна.

Остальное я помню плохо. Пришли украинцы, потом пришли наши. Стоя в кругу, они пьяно базарили насчёт меня. Я отполз под яблоню и блеванул не поднимаясь. Потом, по звукам, я догадался, что Юра и Костик дерутся. Зрители давали советы и улюлюкали, как на футбольном матче. Матерились все исключительно по-русски. Хотелось подняться и помочь Юре, но даже развернуться и взглянуть не хватило сил. Пахло чем-то кислым. Я понял, что это аромат моего вывернутого желудка. Содрогаясь от омерзения к самому себе, я поднялся, протёр рукавом рот, открыл глаза и обнаружил лишь темень.

— Живой? — громче, чем следовало, спросил Юра.

— Да. Ты победил?

— Разняли, — Юра сел рядом. — По очкам, наверное, я всё-таки победил. Ногой въебал в зубы ему, козлу!

— Это хорошо. Прости меня, Юра.

— За что?

— За то, что я есть.

Стыдясь случившегося, я три дня не появлялся на стройке, а когда собрался, выяснилось, что грянула забастовка — никто не работал. Украинцы уехали, побросав вещи. Многие местные уволились, не став бороться за зарплату. Остальные каждый день приходили на объект и ничего не делали. В основном пили.

С Ниной я общался эсэмэсками — она была подчёркнуто холодна. День на третий я бросил эту затею, устав придумывать предлоги для разговора. Видимо, Нину оскорбило то, что я не эпический герой, а слабый русский мальчик.

В конце августа я явился к директору, чтобы уволиться. Он сидел вполоборота к столу в неизменном чёрном пиджаке и курил, смотря на дождь за окном.

— Гев Аликович, я увольняться пришёл, — объяснился я.

Чёрные глаза под густыми с проседью бровями долго меня, коротко стриженного, рассматривали, а потом вернулись к дождю.

— Пиши заявление, — неспешно проговорил директор, вытащил ящик стола и пошарил в нём рукой не глядя.

Не знаю почему, но он заплатил мне расчётные. Причём полную сумму. Никому не платил, а мне отдал всё. И отвернулся смотреть на дождь.

Занятия начались в ноябре. В универ я явился с коротеньким, но выкрашенным в зелёный ирокезом. Вскоре он превратился в агрессивные дикобразовские шипы. Это было по-настоящему экстравагантно. Прежний мой причесон шокировал только дикарей вроде Костика. А новый едва не довёл до инфаркта декана. От ненависти он чуть не задохнулся, а по слухам, даже секретарша Лида не могла довести его до такого состояния.

Что ирокез! Я бы и рога не стал спиливать, если бы они начали пробиваться из черепа после произошедшего!

— Мы тебя после первой сессии отчислим, — пообещал декан.

«Ага, конечно! Я учусь платно. Спонсирую вас всех. Кормлю, по сути», — хотел я сказать, но не сказал, конечно. И лишь улыбнулся, чтобы соответствовать образу разгильдяя.

Никто меня не отчислил. Сессию я сдал без троек, и вообще если бы умел выпрашивать, то получил бы красный диплом.

Ирокез определил отношение окружающих ко мне. Он формировал круг моих приятелей. Именно благодаря ирокезу у меня столько, как любят говорить не странные люди, странных приятелей. Мои девушки были выбраны ирокезом. Ирокез требовал останавливаться и показывать ментам паспорт чаще других. Ирокез, часто меняющий свои цвета, обращал на себя внимание сотен глаз в торговых центрах, кинотеатрах и автобусах. Об ирокезе шушукались мамины коллеги в её отсутствие.

Теперь я начисто облысел, как отец, дед и прадед. В офисе в ящике моего стола всегда хранится пластинка «Каптоприла», потому что я гипертоник, как мать, бабушка и прабабушка. Водка давно уже меня не подводит. Я способен усваивать её в любых количествах.

В Украине до сих пор война. И где-то там, надеюсь, не воюет мой друг Юра.

Недавно, приехав к маме в посёлок, я встретил Нину у супермаркета. Мы оба прикинулись, что незнакомы. Она некрасиво располнела и осунулась, превратившись в тётку наподобие тех, с которыми работала. Яркие ногти, кислотный пуховик, сапоги-ботфорты. Наливное лицо. Вялая сигаретка.

Никого со стройки (Костика тоже) я так и не встретил. Даже мельком из автобуса не увидел. Но однажды в псине, инспектирующей мусорку, я узнал Бутылку. Бессмертное существо с постаревшей мордой.

Она и не знает, что её так прозвали люди. Какая глупая кличка для кудрявой псины с чёрным пятном на боку.

Как страшно всё-таки, что человек способен выдумать всё, если только захочет.

Последние месяцы века

И быть над землёй закатам,

и быть над землёй рассветам.

Удобрить её солдатам.

Одобрить её поэтам.

И. Бродский

А мы ни в чём не виноваты,

Мы постучались ночью к вам,

Как все бездомные солдаты,

Что просят крова по дворам.

Г. Шпаликов

Через три месяца закончится двадцатый век. Белгород превратился в рынок под открытым небом. ЗМК третий день простаивает без работы. Пролетарии вяло бастуют.

Ботинки утопают в разноцветной травке. Пахнет дождевыми червями и плесневелым хлебом. На солнце жарко, а вот в тени ненавязчиво стынут руки. Хочется уже снега. Пусть летит с неба бесконечным пунктиром. Он так хорош неслежавшийся.

Илья до темноты читал роман постмодерниста. Мечтал научиться ловко плести сюжет. Обещал себе оформить придуманное на каникулах в повесть. Настоящую, крепкую, умную, нужную, живую.

Потом обменялись с матерью грошовыми упрёками из-за усталости, способной доконать всякого голодного под вечер. Сели ужинать без отца. В духовке для них вытерпела адскую баню картошка в мундире, а в морозилке насквозь промерзало сало. Этот чудесный ужин они употребили с невероятным аппетитом, закусив овощным салатом. Три большие картофелины и кирпичик сала, перетянутый мясным ремешком, оставили отцу.

Отец явился к ночи. Ему уже два месяца не платили на стройке. Директор сбежал вместе с деньгами, и крайнего не найдёшь.

Время беглецов.

Суетно отец съел нагревшееся сало и остывшую картошку, а потом, спохватившись, ушёл в коридор. Из-за голода он совершенно забыл о письме, которое вынул из почтового ящика в темноте подъезда.

Странный адрес на жёлтом конверте пугал: Тухчар, Новолакский район, Дагестан, Россия. У них нет и никогда не было родственников в Дагестане. О Дагестане часто сообщали в новостях, и новости эти никому не нравились, но при чём тут они?

Собравшись за столом, они вскрыли конверт и прочли. Буквы в письме плясали как пьяные чёртики. Текст, обременённый ошибками, казался путаным и словно не оконченным.

Писал русский солдат, попавший в плен. Он