— Множество извинений, ваша светлость. Мы последовали сюда за мисс Герберт, полагая, что, куда пойдет она, там появитесь и вы.

Джереми не мог прийти в себя. Его план, его изумительный план воссоединить Мэгги с семьей пропал из-за какой-то безмозглой принцессы! Нет, устроенное им примирение Мэгги с родными все же происходило, но, увы, без него. Мэгги протянула руку отцу, который впервые за день лишился дара речи, ибо если Анна во время долгого путешествия, сидя рядом с мужем, не проронила ни слова, то сэр Артур говорил без умолку. В конце концов Джереми готов был приставить к его лбу пистолет, лишь бы он замолчал.

Однако Алистер, видя, что терпение герцога скоро иссякнет, начал поучать тестя цитатами из Ветхого Завета относительно долга родителей любить своих чад, невзирая на их ошибки. Джереми слушал его с удивлением, так как не подозревал, что Картрайт столь хорошо знаком с Библией. Лишь когда жена сухо указала, что нигде не сказано: «Отцы терпите, когда ваши дочери становятся художницами», герцог осознал, что Алистер весьма свободно обошелся со Священным Писанием.

Теперь сэр Артур замолчал, увидев, как принц Уэльский пожимает руку его младшей дочери. К тому же его повергло в шок приглашение Мэгги в Кенсингтонский дворец. Все это привело Герберта в состояние, близкое к удару, и зятю пришлось отвести старика к дивану, куда тот и уселся, повторяя:

— Его королевское высочество принц Уэльский. Его королевское высочество принц Уэльский. Попросил мою дочь посетить его в понедельник утром. Вы слышали, мистер Картрайт?

— Да, старина, — похлопал его по плечу Алистер.

Даже Анну эта сцена выбила из колеи. Она явно волновалась, попав в галерею, наверняка считая, что увидит притон с полуголыми курильщиками опиума, а взамен оказалась в привычном обществе респектабельно одетых лондонцев, многих она знала как соседей по ее элегантному аристократическому району. А картины! Никаких бесстыдных сцен с голыми девицами, одетыми мужчинами, играющими на траве в карты. Никаких длинноногих балерин, никаких спящих проституток, никаких шокирующих образов, любимых современными художниками, о которых Анна читала. Напротив, картины Мэгги являли собой простые сельские сценки, милых играющих детей или портреты обычных людей. Ничего непристойного, они были даже приятными. Неужели она не права, неужели ошибалась в своей оценке мира художников?

Джереми с интересом наблюдал, как Анна, мать четверых детей, ведет жестокую внутреннюю борьбу. Восторг, который она испытала, увидев сестру в обществе наследника престола, был столь же очевидным, как потрясение и восторг ее отца.

Но Джереми был потрясен только страстным объятием Мэгги с женихом. Правда, Мэгги выглядела пассивной участницей, даже потребовала, чтобы де Вегу оставил ее в покое, однако трудно определить, так ли уж неохотно она участвовала в сцене радости.

Анна что-то говорила младшей сестре. Герцог не мог расслышать ни единого слова: все перекрывало бормотание Санджея, который пытался объяснить, почему принцесса решила последовать за ним сюда. Из всех мест в Лондоне именно сюда! Объяснение звучало неубедительно. Просто Аша задалась целью поставить его в неловкое положение и завоевать симпатии окружающих, поскольку выглядела очень несчастной… да, изысканно красивой и одновременно жалкой… Но типы, во многих из которых Джереми узнал соседей Мэгги, буквально пожирали ее глазами, подталкивали друг друга локтями, перешептывались, видимо, соображали, за сколько она согласится им позировать.

Мэгги тем временем уселась с сестрой на один из диванчиков, а Беранж Жаккар самодовольно поглядывала на обеих, наслаждаясь успехом воссоединения.

— Санджей, — устало вздохнул герцог, — сейчас неподходящий момент.

— Понимаю и тем не менее должен спросить. Уверены ли вы, что не хотите принцессу?

— Конечно, уверен! Я твержу об этом целый год. Ничего не изменилось.

— Так я и думал. Просто хотел абсолютно удостовериться…

— Вы теперь вернетесь в Индию? — с надеждой спросил Джереми.

— О да, мы вернемся в Индию. Но лишь после того…

Санджей умолк, пораженный взглядом герцога. Тот наконец увидел портрет, который произвел такое впечатление на наследника престола, ибо до сих пор он был заслонен спиной переводчика.

Сначала Джереми не понял, что его так поразило. Возможно, он слишком неожиданно оказался лицом к лицу с собой прежним, запечатленным в момент, который он разделял только с одним человеком, этот человек настолько мало его ценил, что счел возможным поделиться своим впечатлением с сотней посторонних. Герцог знал, какой момент выбран портретистом: это был тот вечер, пять лет назад, когда он покидал спальню Мэгги и на ее вопрос, куда направляется, ответил: «К дьяволу». Какая девушка осталась бы спокойной в тех обстоятельствах? Но вместо упреков или ужасов от его манеры скучающей пресыщенности Мэгги с улыбкой велела передать дьяволу привет.

Не этим ли он занимался все годы пребывания в Индии?

А Мэгги обессмертила тот миг, запечатлела яркими красками всем напоказ. Каждую подробность, начиная с циничного выражения лица и кончая нежными переливами лунного света на темных пустошах. Даже с поразительной точностью изобразила пасущихся там дядиных коней… Вся картина пронизана сильным чувством. Но каким? Сожалением? Может быть. Тоской? Возможно. Только одно недвусмысленно отсутствовало в портрете — доверие к оригиналу. Мужчина на холсте был надменно хорош собой, циничен, самоуверен и ненадежен, что проглядывало в ироничном блеске серебристых глаз, в жестоком изгибе рта. Все это Мэгги уловила с поразительной точностью. Она могла бы подписать картину: «Портрет шалопая».

Джереми вдруг осознал, каким был глупцом. Пять лет он лелеял память о том сладостно-горьком вечере, думал о нем снова и снова, ждал весточки, не сомневаясь, что получит. И все это время Мэгги считала его распутным бездельником.

Потому и не написала, потому и обручилась с другим. Она никогда ему не доверяла, а портрет лишь доказательство того, что она никогда ему не поверит. Он может соблазнять ее каждую ночь, протащить ее семью в Нью-Дели и обратно, но она все равно не выйдет за него замуж. Когда много лет назад она призналась, что не пойдет за него, поскольку не верит себе, она говорила о нем. Портрет это доказывал.

Ослепнув, оглохнув, онемев от горя, Джереми решил убраться отсюда, уже шагнул к двери, но вдруг почувствовал, как пуля чиркнула его по уху. Потом услышал оглушительный выстрел. Раздался звон бьющегося стекла: это официанты побросали подносы в мгновенно возникшей панике.

Мэгги не видела сестру почти год, и ей показалось, что та выглядит не слишком хорошо. Впрочем, она и сама выглядела не лучшим образом. Потрясение, вызванное появлением индийской принцессы на ее выставке, было очень сильным. Не успела она подумать, что Джереми в конце концов выбрал в жены Ашу, и вдруг… он идет к ней с угрюмым лицом и принцессой!

Мэгги никогда не падала в обморок, но сейчас была на грани этого. К счастью, внимательный Огюстен быстро подвел ее к свободному диванчику. Она еще не пришла в себя, как перед ней возник Алистер Картрайт.