Его глаза закатились и застыли. Они были открыты, но она понимала, что он ее уже не видит. Наконец-то он больше на нее не смотрит, по-настоящему не смотрит… наконец-то он больше никогда не сможет на нее смотреть.

Роберт обхватил ее руками, и тогда она наконец выпустила нож. Сидя на полу, он потянул ее к себе на колени, а потом отполз вместе с ней подальше от лежащего мужчины, словно тот мог схватить их. Раненая нога волочилась по полу, оставляя за собой кровавую дорожку. Он укачивал Клариссу, как ребенка, и одновременно срывал с себя свитер и заворачивал ее в него. Оба были в крови. Он повторял ее имя, повторял снова и снова, словно призывая ее вернуться из какого-то другого места. Она уплывала в забытье; его голос доносился откуда-то издалека. Его губы продолжали выговаривать ее имя.

В комнате толпились чужие люди, похожие на полицейских и врачей. Мисс Нортон стояла тут же и плакала. Кларисса почувствовала, как ее отрывают от Роберта, и услышала, как они говорят, что ему самому требуется срочная медицинская помощь. Она попыталась крикнуть его имя – она не хотела, чтобы они его у нее забирали, – но изо рта не вылетело ни звука, а потом в голове взорвалась боль, и все вокруг погрузилось во тьму.

20 июля, понедельник

Мой психолог сказала, чтобы я завела новый блокнот. Его сделала моя мама. Она сама обтянула его материей – бледно-сливовой, усыпанной белыми ландышами. Психолог называет его «Дневник выздоровления». На каждой встрече я трясу перед ней очередными исписанными страницами, чтобы показать, какой я послушный и разумный пациент. Если бы она только прочитала… если бы увидела, что именно я пишу и кому, она бы наверняка влепила мне большой и жирный кол.

21 июля, вторник

Отец играет в гольф с таким же отставным преподавателем. Мама сидит со мной в унылом больничном холле. Она читает газету; я пытаюсь не думать о результатах анализов, которые мне скоро сообщат.

Я думаю о тебе. Я провожу за этим занятием очень много времени.

Восемнадцать недель назад я видела тебя в последний раз.

Восемнадцать недель назад ты спас мою жизнь.

Восемнадцать недель назад адвокат того человека надул их. Они отпустили его, и он вломился ко мне в квартиру.

Полиция арестовала того человека утром в четверг, пятого марта. Ему предъявили обвинение в преследовании и угрозе насилием. Однако запрет на приближение был вынесен только вечером в пятницу, шестого марта. Они совершили серьезную ошибку. Они не доставили его в суд в течение двадцати четырех часов, как того требует закон, а это означало, что запрет, который он нарушил почти сразу, оказался недействительным, и его не имели права держать в тюрьме за это нарушение.

А что было бы, если бы детектив Хьюз не ушел в отпуск? Наверно, даже он не смог бы помешать освобождению того человека. Даже он не сумел бы побороть всю эту юридическую бюрократию. Но он, по крайней мере, мог бы меня предупредить. И он бы нашел способ снова засадить того человека в тюрьму. Он бы послал кого-нибудь охранять меня, и тогда тот человек не успел бы сделать то, что сделал. С помощью следователя по работе с жертвами насилия я постепенно восстановила события той ночи. Во всяком случае, большую их часть. Но я по-прежнему продолжаю задавать себе вопросы. По-прежнему пытаюсь понять, что было бы, если бы…

Отрываюсь от раздумий: меня зовет врач. Он поздоровался с моей мамой, и она зарделась от смущения. Ей приятно его внимание, хотя в данный момент она напугана так же сильно, как и я. Мы обе не знаем, что я сейчас услышу. Обнимаю ее на прощание, потом встаю и иду вслед за мистером Хэйнсом. Спина промокла от пота. Меня бросает то в жар, то в холод.

Иногда мне кажется, что моя постоянная тошнота вызвана теми событиями. Мистер Хэйнс меня разубеждает. Говорит, у такой неукротимой рвоты есть название: гиперемезис беременных. Говорит, есть мнение, будто от этого умерла Шарлотта Бронте. Мне нравится, что мистер Хэйнс знает такие интересные подробности. По его словам, эта болезнь объясняется психологическими причинами. Безусловно, в противорвотных препаратах, которые я принимаю каждый день, и в регулярных внутривенных вливаниях, призванных предотвратить обезвоживание и восстановить электролитический баланс, есть что-то психологическое. Впрочем, я думаю, мой психолог не согласился бы с мистером Хэйнсом.

Мистер Хэйнс – типичный оксфордец. Он очень добрый и очень красивый. Такой интеллигентный супергерой. При других обстоятельствах я бы наверняка сходила по нему с ума. «При других обстоятельствах» значит «если бы я не встретила тебя».

– Я получил результаты, Кларисса, – говорит мистер Хэйнс, серьезно глядя мне в лицо.

Мне казалось, что за последние две недели я морально подготовилась к этому моменту. Но теперь в сердце словно выросли ледяные сосульки.

Перегнувшись через стол, мистер Хэйнс похлопывает меня по руке.

– Генетическая экспертиза показала, что Рэйф Солмсне является отцом вашего ребенка.

У меня дрожат губы. И руки. И веки. Я думаю, что так мое тело реагирует на психологическое облегчение. Но мистер Хэйнс говорит, что тремор может быть побочным эффектом от противорвотных препаратов. Такой эффект встречается очень редко; он надеется, что это всего лишь единичный случай, но тем не менее хочет назначить мне другое лекарство. Он говорит, что я очень бледная. Дает мне воды и заставляет лечь на кушетку и отдохнуть. Пока я лежу, он пишет в моей карте, но регулярно подходит проверить давление и пульс.

Я верила в это еще до того, как получила доказательства. Я поняла, что у нас будет ребенок, как только мы зачали его. Я знала это, когда ты разбудил меня наутро после нашей первой ночи. Но мне нельзя так думать; когда я думаю о нашей первой ночи, мне кажется, будто у нас была целая вереница ночей. Но их было только две. И всегда будет только две.

Наконец мистер Хэйнс разрешает мне сесть, и меня прорывает:

– В глубине души я знала, что ребенок не его. В полиции мне сказали сделать этот тест, и я со страху согласилась. Я боялась, что они решат, будто я специально убила его, чтобы он не мог удержать меня с помощью ребенка.

– Ну, теперь они уже точно так не подумают. Судя по результатам УЗИ, а также более ранним тестам на уровень гормонов, сейчас ваш срок двадцать одна неделя. А это значит, что зачатие произошло девятнадцать недель назад. В моем отчете указано, что вы забеременели за неделю до происшествия и что к моменту смерти мистера Солмса вы еще не могли об этом знать. Я консультировался с другими специалистами: у них такое же мнение. Я приложил их заключения к своему отчету.

У них было целое море ДНК. Целое море, чтобы сравнить его с ДНК ребенка. А вот твоя ДНК мне не понадобилась. И разрешение на экспертизу тоже. Потому что, после того как они официально исключили его, остался только ты. Других вариантов нет.

– Есть и еще хорошие новости. Генетических аномалий плода не обнаружено.