— Я тебе уже сказал: у них все хорошо. Жена тебе сына растит.

— Анатолий Михайлович, откуда ты это можешь знать?

— Сказал же — знаю. Может, я провидец. Потом сам узнаешь и меня вспомнишь. Твоя задача — себя сберечь для сына.

Звонко пробили склянки.

— Что это? — поднял голову Долгов.

— Сигнал — команде пить чай! — Рябинин удивленно посмотрел на старпома. — А у вас на корабле разве так не было?

— Да было, было! Что ты меня все на словах ловишь? Забыл уже!

Не касаясь больше темы Федорова, они спустились под верхнюю палубу на камбуз. Здесь за длинными деревянными столами сидела большая часть команды. Кок раздавал алюминиевые кружки с горячим чаем. Матросы подходили, брали и отходили, усаживаясь на свободные места. Среди мужского многоголосья слышались и женские голоса. Долгов остановился на пороге, привыкая к тусклому освещению камбуза. Рябинин на правах хозяина громко произнес, чтобы услышали остальные.

— Проходите, Анатолий Михайлович.

— Да, присаживайтесь, товарищ, — поддакнул кто-то из-за стола. — Девчата отличные коржи испекли. Сейчас попробуете. Американцы, наверное, получше кормили?

Старпом присел на освободившееся место и обвел взглядом изучающие его лица.

— Спасибо. От коржей не откажусь. А что американцы? У них одни гамбургеры. Сплошной холестерин.

— Что у них?

Матросы удивленно переглянулись. Долгов еще раз чертыхнулся. Не сморозил ли он очередную глупость? Были в это время гамбургеры? Или еще не известно здесь никому слово «холестерин»?

— Да в общем, ерунда одна! Как наешься, так только живот растет, а здоровья нет.

— А!.. — по камбузу прокатился смех. — Ну от наших коржей живот не вырастет. Мы их на маргарине делаем.

Долгова упорно сверлила мысль об особисте, и он, не сдержавшись, будто нехотя спросил:

— А что Федорова не позовете? Тоже, наверное, от коржей не отказался бы?

Гул голосов мгновенно стих. Матросы переглянулись, и уже знакомый старпому по замечанию об оке партии немолодой моряк заметил:

— Да куда уж московскому орлу за один стол с этакими поросятами, как мы. Он в каюте чай пьет.

— Боится, что отравите? — пошутил Долгов.

Команда промолчала, все уставились в собственные кружки.

— Анатолий Михайлович, — прошептал ему на ухо Рябинин, — вы поосторожней. А то ведь дойдет до Федорова, неприятностей не оберетесь.

— Ничего, Вася, я как-нибудь за себя постою. Мне уже так интересно стало, что это за зверь ваш особист, что не терпится посмотреть. Пойду, наверное, сейчас его разбужу.

— Что вы, что вы! — испугался Рябинин. — Пусть спит. Давайте я вас лучше по нашему судну еще повожу. Вы еще в машинном отделении не были.

Старпом допил чай, поблагодарил кока и, поднявшись из-за стола, громко сказал:

— Пойду, посмотрю на вашего страшного особиста! А то уже столько наслушался, а еще ни разу не видел!

На выходе из камбуза он на секунду задержался и успел услышать, как кто-то за спиной прошептал:

— Побыл у американцев, и смотри, что с человеком стало — совсем страх потерял.

Долгов улыбнулся и вышел на верхнюю палубу. Море по-прежнему было тихим и гладким. Кое-где проплывали редкие льдины и мусор с впереди идущих транспортов.

«Эх, не знаете вы еще, что есть такая наука — экология! — подумал старпом. — В двухтысячном вам бы уже штраф под нос воткнули».

Солнце теперь переместилось в корму и тускло светило, склонившись к горизонту. Долгов внимательно посмотрел на небо. Рано еще. Налет должен быть вечером. Он оглянулся назад, чтобы узнать у Рябинина, который час, и столкнулся взглядом с пристально его изучающим, совсем еще молодым и румяным особистом. Федоров стоял в дверях капитанской каюты и, выкатив глаза, не мигая, смотрел на Долгова.

«Ну вот и увиделись, — подумал старпом. — А то все особист да особист. А ты значит, вот какой, северный олень! И не страшный совсем. Сказал бы, что совсем еще даже желторотый».

На вид Федорову было лет двадцать пять, не больше. Розовые щеки с еще не сбритым пушком придавали лицу выражение детской наивности. Хотелось подойти и, потрепав за пухлую щечку, сказать: ути-пути! Какие мы пухленькие! Конфеток надо меньше кушать!

Старпом так бы и сделал, если бы не все то, что он успел услышать об особисте. Питался Федоров действительно хорошо. Такого коржами на маргарине не заманишь. Двойной подбородок красноречиво расплылся по воротнику с малиновыми петлицами, на которых поблескивали по два кубика. В синей фуражке с малиновым околышком и серых галифе особист был похож на подростка-переростка, заигравшегося в войнушку. Хотя и ростом он был со старпома, и комплекцией не меньше, и на портупее висела деревянная кобура с пистолетом, но во всем его облике читалась такая несерьезность, что Долгов не выдержал и, подмигнув, сказал:

— Ну что, выспался? А то так и второе пришествие проспишь.

Федоров хлопнул ртом, затем раскрыл его так, что Долгов смог рассмотреть розовое горло, и неестественно тонким голосом визгливо закричал:

— Капита-а-ан! Капитан!

Изопов скатился с ходового мостика и выскочил на палубу.

— Почему на судне посторонние, а я не знаю?!

— Так ведь, товарищ старший лейтенант госбезопасности, вы отдыхали и я не хотел вас беспокоить.

Долгову так стало обидно за капитана, этого труженика со стертыми до крови ладонями, пресмыкающегося перед упивающимся властью молокососом, что он не выдержал и, похлопав капитана по плечу, проникновенно сказал:

— Владимир Никанорович, вы возвращайтесь на ходовой пост, вам там нужно быть, а мы с юношей без вас побеседуем.

От таких слов сначала у капитана, а затем и у особиста отвисли челюсти. Но старпом уже остановиться не мог. Ну что поделать?! Вроде бы и понимал, что должен принимать правила игры такими, какие они есть. И что лучше бы ему не высовываться, а сделать свое дело и исчезнуть. Но поднялась в душе буря возмущения против разнузданного хамства. Не смог промолчать, видя униженную зрелость. Увы! Не то воспитание. Не то время. Страх, передавшийся с молоком матери при одном лишь упоминании об НКВД, Долгову был неведом. А чувство собственного достоинства, напротив, било через край.

Старпом легонько подтолкнул капитана к двери.

— Ваше место за штурвалом, Владимир Никанорович.

И Изопов, будто под гипнозом, послушно повернулся и исчез, закрыв за собой металлическую дверь.

— Ну так что? Ты хотел со мной познакомиться?

Теперь Долгов взял под локоть особиста и подтолкнул к капитанской каюте.

— Пошли. Будем знакомиться.

Все еще находясь в состоянии ступора, Федоров пропустил вперед себя старпома и осторожно вошел следом. Но в каюте он немного пришел в себя, здесь, как говорится, все было свое и родное, и, настороженно глядя на усевшегося на единственный стул Долгова, тоже присел на свое место за столом.