Вот он опять ворочается, скрипит зубами, что-то бормочет… Малыш Дали, ты не спишь? Знаю, что не спишь, знаю. И все-таки, малыш, это я сделала из тебя гения…

Гений Дали в эти дни ходил как потерянный, ничего не ел и у всех спрашивал: неужели Гала умрет? Он не мог в это поверить. В мае ее соборовали по католическому обряду.

Осознав в конце концов, что Гале не долго осталось жить, он попросил архитектора Эмилио Пигнау, реставрировавшего замок в Пуболе, подготовить место в склепе замка. Гала хотела быть похороненной у себя в Пуболе.

Приезжала и Сесиль. Но ее не приняли. Гала почему-то не любила свою дочь и редко о ней вспоминала, даже в завещании она не значилась наследницей матери. Гала считала, что она получила достаточно от отца.

10 июня 1982 года художник по обыкновению встал в шесть часов утра, заглянул за ширму и увидел обращенный к окну неподвижный взгляд Галы. Последнее, что она видела в жизни, — море и небо. Она была еще теплой, смерть наступила недавно. Он закричал.

В доме были два врача и Робер Дешарн. Они посоветовали Дали перевезти тело Галы в Пуболь прямо сейчас, не медля, потому что по сохранившемуся до нового времени средневековому закону, принятому во время эпидемии чумы, для того, чтобы перевезти покойника, требовались длительные бюрократические процедуры. Семейный врач доктор Вергара позвонил своему коллеге в Корса, расположенному рядом с Пуболем, и попросил его выдать справку, что Гала умерла в Пуболе. В одиннадцать утра Галу завернули в одеяло и посадили на заднее сиденье кадиллака. Рядом ехала медсестра, на случай, если остановит полиция, — она должна была сказать, что везла Галу в больницу, и та, дескать, умерла в дороге.

Прессе было сообщено, что Гала была перевезена в Пуболь в коматозном состоянии и умерла в тот же день в 14 часов 15 минут. То же время стояло и в справке врача из Корса.

Камердинер Каминада отвез Галу в Пуболь и вернулся в Порт-Льигат, чтобы забрать Дали и Антонио Пичота, сына виолончелиста Рикардо Пичота, портрет которого Дали писал в 1920 году. Узнав, что сын Рикардо Пичота стал художником, он посетил его в 1972 году и нашел его работы талантливыми. С тех пор Антонио был своим человеком, и очень преданным, в окружении Дали. Каминада привез их в Пуболь ближе к вечеру. Дали захватил с собой картину «Три восхитительные загадки Галы» и ее фотографию с королевской четой. Он хотел, чтобы то и другое выставили у гроба.

На другой день Галу набальзамировали, обрядили в ее любимое красное платье от Диора. 11 июня в шесть часов вечера началась церемония погребения. В доме, кроме слуг, были Робер Дешарн, Антонио Пичот и юрист из Мадрида Мигель Доменеч, а из родственников только кузен Дали Гонсаль Серраклара. Дали не стал спускаться в склеп.

Вниз он пошел несколько часов спустя и сказал Серракларе: «Видишь, я не плачу».

Через несколько дней он решил еще раз навестить покойницу. В склепе он споткнулся об обломок камня, упал и не мог подняться. Там его, трясущегося от страха, нашла прислуга. Больше он в подземелье не ходил. В день смерти Галы кадиллак увез Дали из Порт-Льигата навсегда. Он остался жить в Пуболе.

Король Хуан Карлос пожаловал ему титул маркиза. Правительство также предложило Дали приобрести у него по его выбору две картины за двести миллионов песет, это по тогдашнему курсу около миллиона долларов. Он продал ранние работы — «Арлекина» и «Останки». Добавил к ним в качестве подарка и третью картину, привезенную в день смерти жены в Пуболь, — «Три восхитительные загадки Галы».

Овдовевший Дали хоть и собирался после похорон жены вернуться в родной Порт-Льигат, однако передумал и остался жить в Пуболе.

По завещанию Галы вся ее огромная коллекция картин и прочее имущество переходило к мужу, а после его смерти должна была перейти Испании и Каталонии в равных частях. Но юрист Мигель Доменеч, поверенный в делах Дали, имевший связи и определенное влияние в правительственных кругах (что и неудивительно, он состоял в родстве с министром иностранных дел и дружил с министром культуры X. Соланой в правительстве Фелипе Гонсалеса), уговорил старика завещать все только Испании в обмен на забвение всех его налоговых проблем. Кроме этого, Дали подписал доверенность на имя Дешарна и Доменеча на право заниматься всеми его финансовыми делами, документами, недвижимостью, инвентаризаций картин и рисунков и охранять его авторские права.

После смерти жены вся эта суета его уже мало занимала; как и все старики, больше всего он был озабочен своим здоровьем, а оно лучше не становилось. Он почти ничего не ел, раздражался по пустякам, и служанки, конечно же, в отличие от Галы, не могли ему ни в чем угодить. Он кричал на них, даже плевался, поэтому некоторые уходили, а новые были ему горше старых, потому что не знали его привычек и им надо было все объяснять заново. Ходил он, волоча ноги, но больше всего его беспокоила дрожь правой руки. Старый художник не мог уже работать в своей прежней манере, рука не подчинялась, поэтому, помимо любимых тонких мягких кистей, стал писать и плоскими флейцами, позволявшими выражать себя энергичным мазком.

В год смерти жены он написал две «Пьеты», а также несколько работ на темы картин Веласкеса. 1983-м годом датирована очень своеобразная, написанная широкими размашистыми ударами кисти работа под названием «Мы приедем позже, сразу после пяти», где изображен мебельный фургон изнутри. Некоторые исследователи полагают, что тема навеяна словами Бретона о том, что он хотел бы, чтобы его отвезли на кладбище в мебельном фургоне.

Последним произведением мастера считается «Хвост ласточки», созданное в мае 1983 года. Подлинность этой работы вызывает у многих сомнение. Аргументируют это тем, что вряд ли дрожащей рукой Дали смог так безупречно изобразить графически четкие линии, однако Антонио Пичот, почти неотлучно находившийся в то время в Пуболе, говорил, что старик иной раз собирал всю свою волю, и в порыве светлого вдохновения рука служила ему как прежде.

Весной 1983 года в Мадридском музее современного искусства была открыта самая большая ретроспектива Дали с 1914 по 1983 год, которую открыл, как того и хотел художник, сын короля Хуана Карлоса принц Филипп.

В годовщину смерти Галы, 10 июня, эта выставка открылась и в Барселоне. Но Дали не поехал ни в Мадрид, ни в Барселону. Он был в очень плохом состоянии, да и, кроме того, ему не хотелось появляться на публике таким немощным. А изменился он до неузнаваемости: сгорбился, высох, лицо подергивалось тиком, волосы и усы, знаменитые, стремящиеся ввысь усы, сменили цвет воронова крыла на серебристую седину, и он стал походить на схимника, лишь в больших серых глазах по-прежнему горел неугасимый огонь.

Приближалось и восьмидесятилетие, но художник не планировал никаких многолюдных, как раньше любил, мероприятий. Он вообще никого не хотел видеть. Он отказался даже принять членов почетного комитета Фонда Галы-Сальвадора Дали, торжественно открытого в марте 1984 года сперва в Фигерасе, а затем в Мадриде. Приезжал к нему и Джеймс, но и ему не удалось повидаться со старым другом.