моему соседу. Я не отходил от своего наблюдательного пункта и слышал глухие удары и еле слышный стон. Через минут двадцать заключенные также тихо вышли и заперли за собой дверь. В эту ночь я не сомкнул глаз. А на следующий день, когда нас вывели из камер для того, чтобы повести на прогулку, я увидел, как парень напротив меня еле как вышел на построение. Он хромал так, словно одна его нога была парализована. Из угла рта до сих пор сочилась кровь, которую он поминутно вытирал. Переносица была опухшая, а глаза потухшие. Именно так я и понял, что меня не трогали до сих пор только из-за прихоти Люка.

После прогулки наступида привычная тишина. Я уже лежал в своей камере с закрытыми глазами, а мои мысли расплывались и понемногу исчезали. В этот момент меня выдернул из дремоты знакомый звук. Я услышал тележку охранника, который разносил еду. Характерный скрип колеса приводил в легкое возбуждение всех заключенных. Хоть кормежка и была отвратительная, но всегда присутствовало некое любопытство, которое разряжало обстановку: какую дрянь на этот раз нам дадут?

Я привычно встал и подошел к двери, выжидая, когда подкатится тележка с массой, называемой едой. В окне появилось лицо молодого охранника. Я подумал, что он был слишком худ для такой работы. Парень в черной форме пристально посмотрел на меня и наложил в тарелку что-то похожее на кашу. Он протянул в отверстие поднос, на котором помимо бежевого месива в металлической посудине была еще и кружка с мутным чаем. Но было и еще кое-что новое — небольшой сверток в черном целлофане. Я в нерешительности потянулся за ним и вопросительно посмотрел на охранника.

— Давай быстрее, другие тоже жрать хотят! — рявкнул он и выразительно посмотрел на черный предмет.

Быстро взяв сверток, я спрятал его под майку. Только после этого я поднял тарелку и кружку с подноса, который тут же испарился. Охранник с безразличием в глазах, словно ничего и не случилось, покатил тележку дальше.

Пока я ел, любопытство так и распирало меня. Но нужно было дождаться момента, когда других заключенных потянет спать после еды. Если бы я начал раскрывать сверток сейчас, то шелестящие звуки не остались бы без их внимания.

«Кто вообще догадался так упаковывать то, что там лежало?», — подумал я, не переставая гадать, от кого это могло быть.

Дождавшись нужного момента, я уселся на койку спиной к двери. А ноги поставил так, чтобы в случае внезапно проходящего охранника мои руки будут скрыты. Я начал разворачивать сверток по миллиметру, чтобы как можно меньше шуметь. Любопытство грызло меня изнутри, не давая отложить это дело до ночи. Наконец открыв его, я все понял. Люк и не собирался постоянно отправлять меня в тюремную больницу. Мне было больше нечего бояться. Он собирался доставлять наркотики прямиком в мою камеру. В руке у меня был шприц, уже готовый к употреблению.

Глава 6

Я прекрасно понимал, что Люк пытается сделать. Он знал, что я по собственной воле не стану колоться, поэтому запихнул меня в больницу, где купленная медсестра сделала это за меня. А когда бы я снова подсел, можно было просто подкидывать мне в камеру шприц, и я сам буду себя медленно убивать. Он решил мучить меня постепенно. Люк был абсолютно уверен, что постоянная ломка будет для меня самой страшной пыткой. И у меня было два пути: либо я колюсь сам, либо меня снова отправят в больницу, где за меня это сделает миловидная девушка.

После ужина я ложился на койку лицом к стене, чтобы мою физиономию никто не видел. Мне было больше нечего бояться нападения из-за спины. Неизвестность исчезла, и я обрел какое-то успокоение. Проваливаясь в блаженный сон, я расслаблялся и улетал в другой мир, в котором все было красочнее. Я думал про Аврору, и она приходила ко мне. Утром нас будили, а я, дрожа и сгорбившись, еле как поднимался с койки. Меня никто не трогал, но каждый день охранник, который доставлял свертки, пристально вглядывался в мое лицо, ища подтверждение тому, что я все-таки вколол дозу. Успокоившись, он проходил дальше. Мне было жутко тяжело ходить на прогулку. Приходилось искать место, где можно было спокойно сесть и где никто бы меня не трогал. Таких мест было мало, поэтому меня часто выгоняли с них, крича проклятия и ругательства. Иногда даже, когда я не мог быстро подняться, выпинывали и швыряли на землю.

В один из таких дней я увидел старого знакомого. Нахит подошел ко мне и сел рядом. У него больше не была перевязана рука. Чуть ниже плеча красовался розовый шрам, сантиметров двадцать. По бокам этого шрама были маленькие точки, говорившие о том, что раньше там было десять швов.

— Паршиво выглядишь, — произнес он, не глядя на меня.

— Да ты тоже не красавец, — хрипло прошептал я.

Нахит ухмыльнулся и теперь уже взглянул мне в лицо.

— Я не очень понимаю, что происходит, но вижу, что тебя пытаются травить.

— А, заметил, значит…

— Это нехорошо, — произнес он, пристально глядя на меня. — Так долго не может продолжаться. Рано или поздно все поймут, и тогда тебе будет еще хуже.

— И что же ты мне предлагаешь делать? Бежать? — я сдавленно засмеялся.

Иранец покачал головой. Некоторые заключенные начали коситься на нас.

— Я не знаю. Но понимаю, что так ты скоро умрешь.

— Я тоже это понимаю. В любом случае — я уже труп. Приятель, подставивший меня, сделает все что угодно, чтобы я не вышел отсюда живым. Понимаешь? Либо меня убьют заключенные из-за того, что я здесь наркотиками балуюсь, либо прикончит Люк, когда решит, что я достаточно помучился.

Я перестал скрывать от Нахита правду. Мой знакомый итак все понял. Иранец какое-то время молчал. Он хмуро разглядывал заключенных, которые, сидя за импровизированным столом, боролись на руках.

— Что ты такого ему сделал? — Вот он и задал этот вопрос.

Глаза были словно наполнены песком, поэтому я зажмурился и с силой потер переносицу.

— Довел до самоубийства его сестру и в совокупности мою невесту, — я наконец-то озвучил слова, бесконечно крутившиеся у меня в голове.

Я признался сам себе, что действительно был виноват во всем. Я подлый и ничтожный наркоман, который портит всем жизнь. Перебегая из реальности в реальность, моя личность оставляла только разрушение. Сколько еще мне выпадет шансов, чтобы я наконец не сломал никому жизнь?

Нахит с тоской в глазах снова покачал головой.