появлением у изножья кровати. Когда он встретил ее во сне, то испытал то же чувство покинутости, которое запомнил по своему первому дню в школе.

Сон продолжился, и он оказался за спиной у маленькой фигуры в комнате для гостей. В этой части сна она, согнувшись, перебирала коллекцию полиэтиленовых пакетов. «Тебе нужно подготовиться. И я не могу без этого», – сказала она Фрэнку, не поворачиваясь к нему лицом.

В семь утра Фрэнк проснулся и почувствовал на лице соль от высохших слез. Он спустился вниз на соперничающий со смрадом свежей краски запах жареной колбасы, хотя в этом доме ни разу ее себе не готовил.

* * *

В ночь воскресенья и понедельника сны испортились из-за того, что кухонные шкафы были оставлены на улице под дождем. Как мать, которая чувствовала ауру чужих домов, Фрэнк инстинктивно понял, что причиной беспокойного сна стал разгром кухни.

В воскресную ночь маленькая фигура вернулась в нему в спальню. Но ее возбуждение и огорчение усилились, и он, проснувшись, обнаружил ее склонившейся над ним и зажавшей себе рот руками. Ему показалось, что он заметил блеск одного глаза, но других черт на лице этой женщины из его снов он не разглядел. Сквозь пальцы она издавала жуткое приглушенное рычание.

Фрэнк сел в кровати, сердце у него бешено колотилось, Он был убежден, что в комнату проник посторонний, но потом увидел, что фигура маленькой женщины растворилась в темных недрах платяного шкафа.

Он быстро включил свет и осмотрел весь дом, но никого не обнаружил.

В ночь понедельника с ним в комнате снова было нечто, похожее на фигуру старой женщины, только на этот раз оно перемещалось на четвереньках. Возможно, ему приснилось какое-то раненое животное, поскольку, проснувшись, он услышал под шторами чье-то мяуканье и возню. И на человека оно не походило. Существо кружило на четвереньках в течение нескольких секунд, в отчаянии ударяясь о стены. Фрэнк никогда не видел ничего подобного и просто сидел в кровати, оцепенев от ужаса.

В конце концов незваный гость покинул спальню и выскочил на площадку. Фрэнк увидел его лишь мельком и решил, что это собака, потому что человек не способен перемещаться на четвереньках так быстро. Напуганный, но вынужденный последовать за этим существом, Фрэнк заглянул в комнату для гостей и увидел фигуру старухи в грязном халате, стоявшую к нему спиной. Она рылась в коробках с фотоальбомами в виниловых обложках, пока не нашла то, что искала. Она поднесла предмет к лицу, и Фрэнку показалось, что она то ли пытается читать при плохом освещении, то ли кладет что-то в рот. Он не знал точно, но слышал тяжелое дыхание женщины, перемежающееся с животным рычанием.

Когда Фрэнк заговорил с ней, фигура быстро повернулась и показала ему пару молочно-белых глаз, вроде тех, что он однажды видел у дохлой овцы, и оскаленные зубы, которые не могли принадлежать человеку.

Фрэнк проснулся у себя в комнате под одеялом, с пальцами, засунутыми в рот.

* * *

Во вторник утром он перенес сломанную кухонную мебель обратно в дом и протер обломки посудным полотенцем. Сам акт возвращения казался столь же необходимым, как спасение тонущей кошки из канала.

В среду утром пришла почта от «Макмиллан Нерсес»[5] и от службы транспортных перевозок, адресованная миссис Флорри Уайт. Фрэнк сложил письма в аккуратную стопку на кухонную стойку возле маленького тостера. Он починил стойку, как мог, и прислонил к стене, поставив под наклоном. Проку от нее было мало, но он бы не выдержал еще одну ночь, если б оставил сломанную мебель на улице. Стальные секции новой кухни были вынесены во двор. Конечно, такая расстановка будет не постоянной, но иначе успокоить свои нервы он не мог.

Дни со вторника по четверг он провел на диване, в апатии и меланхолии, дрейфуя по дневным телешоу ради той толики комфорта, которую они ему приносили. Также он подолгу дремал перед включенным газовым камином. Его свечение и легкое потрескивание успокаивало его больше всего. Но он часто просыпался от этой дремы, потому что маленькая фигура из его снов что-то бормотала себе под нос, стоя на вершине лестницы. Проснувшись, Фрэнк не помнил, что она говорила, и на площадке никого не было.

Еще Фрэнк проводил много времени, глядя на рисунок на кухонном столе и думая о комнатах, которые он снимал в студенчестве. В свои двадцать с небольшим он сожительствовал с двумя подружками, с которыми давно расстался. Делил дома с незнакомцами, с которыми сейчас не контактировал. Во все более расплывчатой массе его воспоминаний был алкоголик, который питался лишь особо крепким сидром и супом из пакетиков, и девушка с ожирением, которая ела, как ребенок на вечеринке в честь десятилетия, и часами просиживала, запершись, в ванной. Он уже не мог вспомнить ни их имен, ни лиц подружек. Какое-то время пытался, но потом перебрался в гостиную и заснул за просмотром «Обратного отсчета».

В четверг вечером он не стал отвечать на звонок Маркуса. С прошлого уик-энда их было четыре. Все остались неотвеченными. По какой-то причине Маркус и его звонки стали раздражать Фрэнка до такой степени, что он положил свой айфон в шкаф под лестницей, вглубь коробки с бельевыми прищепками. У него не хватало времени обдумывать изменения, которые он когда-то планировал сделать по дому. А спешку он терпеть не мог.

К концу недели сон у него стал спокойным, и он заметил, что смотрит с семи до девяти Ай-ти-ви, после чего идет спать. «Хэппи Шоп» продолжал снабжать его неисчерпаемым разнообразием воспоминаний и вкусов. И когда в субботу утром приехал Маркус, Фрэнк даже не стал открывать ему дверь. Вместо этого он лежал на полу гостиной, с зашторенными окнами.

К концу второй недели своего отпуска он позвонил в офис с таксофона возле «Хэппи Шопа» и сказал, что не вернется на работу.

* * *

В понедельник своей четвертой недели в доме Фрэнк, наконец, отправился за инструментами. Не для того, чтобы обновить дом, а для того, чтобы попытаться восстановить кухню. Эту задачу нельзя было больше откладывать.

Сам акт выхода из дома был мучительным.

Дважды за предыдущую неделю, когда Фрэнк готовил на разрушенной кухне себе еду, он поднимал глаза, уверенный, что кто-то наблюдает за ним из двери. У него было чувство, будто его застигли за чем-то неправильным или за поеданием того, что ему запрещено было есть. Воображаемое присутствие кипело угрюмым разочарованием и источало темную враждебность. Это помещение стало эпицентром беспокойного