— Смотри не уколись.

Начиная с толстого конца, Джулия надела креветку на крючок. Насаживать на крючок живых червей — гадость, но креветки — другое дело, они уже мертвые. Пол взял у нее крючок с наживкой и потом подал ей обратно вместе с удочкой. Джулия встала и, держа удочку в левой руке, правой стала осторожно отматывать леску с крючком и грузилами, как ее учил отец. Раз, два, три… Леска легко скользила между большим и указательным пальцами, и конец ее тихо бултыхнулся в воду на приличном расстоянии от пирса, оставляя после себя мелкую рябь.

— Молодчина! — шепнул Пол, когда она села рядом с ним.

Подождав, он далеко закинул свою удочку, сел и начал тихо рассказывать о танцах в клубе Христианского союза молодых людей, на которые он ходил два дня назад. Музыканты прибыли с таким опозданием, что люди уже начали отчаиваться, но вот наконец у дверей с визгом остановился фургон, и все стали помогать участникам группы заносить оборудование. Джулия очень любила, когда брат говорил с ней вот так, как будто они были сверстниками и она знала всех его знакомых. Давно, уже много месяцев, он так не говорил с ней. Пол сильно изменился после окончания школы, стал задумчивым, часами сидел один у себя в комнате, даже по выходным, играл на гитаре и слушал записи. Любимой группой Джулии были «Битлз», все девчонки в школе сходили по ним с ума, но Полу больше нравились «Роллинг Стоунз». Джулия знала, что он сидит у себя в комнате не только из-за музыки — его грызла тревога. Пол работал мальчиком на побегушках в редакции местной газеты, надеясь, что в один прекрасный день они согласятся обучить его журналистскому делу. Папа сказал, что пойти работать в редакцию газеты было большой ошибкой, что это бесперспективная работа и Полу лучше устроиться в банк. Но Пол твердо решил, что будет работать в газете, пусть даже там нелегко пробиться. Раньше Пол много смеялся и шутил, но в последнее время веселость с него слиняла, и порой Джулии казалось, что это навсегда. Однако сегодня он снова был таким, как прежде.

— Некоторые девушки были в париках, и в начале вечера они обменялись ими и платьями друг с другом, так что парни перестали понимать, кто есть кто. А потом вырубился свет, и поднялся визг — в темноте парни принялись целовать девчонок.

Джулия никогда еще не была на танцах.

— А ты кого-нибудь поцеловал? — поинтересовалась она, стыдясь.

— Уйму! — Он подмигнул. — Я носился по залу, стараясь перецеловать как можно больше девчонок. Правда было темно, и они не знали, что это я.

Трудно было понять, шутит он или говорит серьезно. Пол дружил с несколькими девушками, но настоящей подружки у него не было. Мама только рада была, что он не начинает бегать по свиданиям так рано, и считала, что это говорит о его благоразумии, но Джулия иногда с тревогой думала, что брат не может завести себе девушку из-за того, что он рыжий. Пол был высок, такого же роста, как отец — шесть футов три дюйма, и красив тоже в отца. У папы были голубые глаза, как и у нее с Полом, и мама всегда говорила, что девушки в банке находят его привлекательным. Его виски уже тронула седина, но он был строен и подтянут, благодаря тому что много работал в саду. Садоводство было маминым и папиным хобби, и их сад был одним из самых красивых во всем Брисбене. Отец хорошо разбирался в растениях — его дядя был ботаником, а мама хорошо рисовала и делала прелестные эскизы цветными карандашами. Они вдвоем сами спроектировали сад и работали в нем рано утром, до наступления жары.

Еще отец ходил плавать и поэтому выглядел моложе, чем многие из отцов ее подруг, но все равно Джулия не могла избавиться от мысли, что без рыжих волос он мог бы быть красивее.

Вскоре к Джулии и Полу на пирсе присоединились другие люди. В воде заплескались ребятишки, а их мамаши, прикрывая глаза от солнца, следили за ними с берега. Рыбалка не задалась, только у Пола клюнуло один раз, и через час он поднялся на ноги и направился к коттеджу, чтобы принести им попить чего-нибудь холодненького.

Он не возвращался очень долго, и у Джулии уже начали гореть плечи. В конце концов она смотала обе удочки и убрала их в корзину. Прикрывая глаза ладошкой, окинула взглядом косогор — Пола не было видно. Придется тащить все одной.

Рассерженная, Джулия устало поднялась в гору и услышала громкий голос отца, когда уже вошла в комнату. Она встала как вкопанная — сообрази она, что пришла в разгар ссоры, можно было бы переждать в тени на улице, но теперь уже слишком поздно. Джулия ненавидела эти ссоры. В том, что Пол просиживал дни напролет у себя, был и свой плюс: так они с отцом редко виделись, то есть меньше было ругани.

На этот раз они повздорили по-крупному: мама, которая во время ссор обычно занималась своими делами, как будто ничего не замечая, сегодня сидела на конце стола и плакала. Отец стоял, прислонившись к спинке стула, спиной к Джулии, а Пол — напротив него, с другой стороны стола. Лицо у Пола было серое, и Джулия заметила, что он весь дрожит.

— Я стремился выполнить свой долг, и мой отец тоже! — Голос отца почти срывался на крик. — А как же твоя мать и твоя сестра? О них ты подумал?

— Все это дерьмо собачье. — Голос у Пола дрожал.

У Джулии подкосились ноги. В зеркале на дальней стене ей было видно лицо отца — на его скулах заходили желваки. Джулия мысленно умоляла брата: пожалуйста, перестань, ради бога, прекрати! Она пыталась сказать это ему глазами, но Пол не смотрел на нее — он не спускал глаз с отца. Она знала, что Пол и его друзья сквернословят между собой, но он никогда не позволял себе крепких выражений при родителях. Джулия быстро перевела взгляд на маму, но она как будто ничего не слышала. Джулия заметила, что мать не сводит глаз с какого-то предмета на столе — это была маленькая книжечка с темной обложкой. Из книжечки торчало несколько вырванных страниц; другие были разбросаны по столу. Кто изорвал книжку? Может быть, это сделал Пол, и поэтому папа так рассердился?

— Как у тебя язык повернулся сказать такое при своей матери?! Как ты мог даже помыслить об этом — удрать, когда столько достойных мужчин со всей Австралии уже выполняют свой долг! Как у тебя хватает совести смотреть своим друзьям в глаза? Уж я бы точно не мог признаться никому из своих коллег, что мой сын пытается увильнуть от призыва, в то время как их собственные сыновья сражаются за родину. Тебе все равно, что подумают люди?

Пол всхлипнул — казалось, он вот-вот разразится рыданиями, — снова поднял глаза на отца и очень спокойно произнес:

— Да пошел ты. Только что ты исковеркал мне жизнь.

Повисла тишина, никто не шелохнулся, а потом отец взорвался.

— Убирайся! Давай, хочешь уехать — скатертью дорога! И не забудь прихватить вот это!

Он поднял со стола рваную книжечку и запустил ею в сына. Книжка угодила Полу в плечо. Он не стал поднимать ее, повернулся, вышел в застекленную террасу, где стояла его кровать, и закрыл за собой дверь.

— Ох, Кирилл!.. — испуганно простонала мама. — Может, не стоило? Что, если он…

Отец трахнул ладонью по столу так, что мама вздрогнула.