– У нас всех есть свои слабости, Дилан, но ты доказал, что силён духом. Ты нашёл волю к жизни, когда эта самая жизнь превратилась в ад, и всё, что у тебя осталось – это надежда. – Она сделала паузу, затем добавила: – Мой муж был капризным, подверженным резким, необъяснимым переменам настроения. Он был прекрасным человеком, но позволил слабостям одержать верх, и вскоре они стали диктовать ему условия.

– То же самое можно сказать и обо мне, Грейс.

– Нет. Между вами есть одно большое различие. Я ушла от мужа не потому, что у него были слабости, а потому, что у него не хватило воли с ними бороться. Он потерял надежду. Если бы я осталась, то тоже бы её потеряла, и он бы меня уничтожил. Этьен умер год спустя.

– Грейс. – Дилан притянул её к себе и поцеловал. – Грейс, я не знаю более сострадательного человека, чем ты. Всякий раз, когда я с тобой, ты меня успокаиваешь. Твой голос, – сказал он и коснулся её горла. – Твои зелёные глаза. Зелёные и лучистые. – Дилан коснулся кончиками пальцев её ресниц. – Когда я увидел их при дневном свете, то подумал, что они напоминают мне весну. Ты успокаиваешь шум в моей голове. Прошлой ночью я выспался впервые за пять лет. Когда я с тобой, шум становится тише, и я слышу музыку.

Она улыбнулась.

– Я думала, ты просто похотливый и занимаешься со мной любовью. Умасливаешь, чтобы затащить в постель.

– И это тоже. – Дилан усадил её на себя и дерзко улыбнулся ей в лунном свете. – И сработало же, – сказал он, расстёгивая её ночную рубашку. – Разве нет?

– Дилан, прекрати, – прошептала она, оглядываясь по сторонам и пытаясь стянуть вместе края ночной рубашки. Это оказалось бесполезным, потому что он уже стягивал её с плеч Грейс. – Нет! Только не здесь!

Дилан не воспринял всерьёз её протесты. Он не обратил внимания на то, что она попыталась его оттолкнуть, и обхватил руками её грудь.

– Да, здесь, – пробормотал он, дразня её большими пальцами и голосом. – Будет тебе, Грейс. Рискни. Займись со мной любовью обнажённой при лунном свете. Я никому не расскажу.

И она рискнула. Они исполнили вместе языческий танец в темноте. Негодник знал, какими удовольствиями её можно соблазнить.

Позже в коттедже Дилан погрузился в крепкий сон, лёжа на боку рядом с Грейс. Одной рукой он обхватил её за талию, а другую подложил ей под голову вместо подушки. Грейс наблюдала за ним, радуясь, что он смог уснуть. Она любила его. Он умел её рассмешить. Он заставил её радоваться тому, что она жива.

Грейс повернула голову и прошептала в его ладонь сокровенный секрет так тихо, что сама едва расслышала свой голос.

– Я люблю тебя.

Она поцеловала его в ладонь и осторожно, чтобы не разбудить, сжала пальцы Дилана в кулак. Но сама так и не погрузилась в сон. Грейс лежала, прижавшись губами к его кулаку, где хранилась её тайна. Она чувствовала себя живой и была благодарна за каждое мгновение счастья. Но страх, порождённый былой болью, всё ещё не отпускал её до конца. Грейс приходила в ужас от одной мысли, что всё волшебство может закончиться.

Май сменился июнем. По молчаливому соглашению они ничем себя не выдавали. В течение дня в присутствии других они вели себя вежливо и, возможно, чуть более отстранённо, чем раньше. Но, когда оставались наедине, Дилан распалял в ней страсть, накопившуюся за день ожидания.

Но не только он один мог разжечь желание. Грейс начала открывать для себя некоторые тайные вещи, которые приводили его в экстаз, и поскольку она любила его, то делала их с удовольствием.

Бывали моменты, когда держать их отношения в тайне становилось трудно. Иногда Грейс поднимала глаза от уроков Изабель и замечала, что Дилан за ней наблюдает. Она знала, что он думает об их совместных ночах, о словах, которые сам шептал ей на ухо, и о тех, что выпытывал у неё, когда занимался с ней любовью.

Грейс обнаружила, что ему нравится словесная игра в постели и, как оказалось, ей тоже. Она и не подозревала о своей распутной натуре, но когда Дилан нашёптывал ей на ухо страстные неприличные предложения, пока ласкал её, она мечтала, чтобы он их все воплотил в жизнь. Он хотел, чтобы она рассказывала о своих желаниях, просто ради того, чтобы услышать её голос. Грейс с удовольствием ему подчинялась.

Ему нравились её волосы. Каждое утро она сооружала из них причёску, а Дилан с огромным удовольствием распускал их каждый вечер. Он пропускал их сквозь пальцы, тянул вниз, чтобы они падали ему на лицо, когда Грейс сидела на нём сверху. Иногда он проходил мимо неё и, когда никто не видел, выхватывал гребень, отчего одна из кос падала ей на спину. Хуже того, он уносил гребень с собой, лишая Грейс возможности поправить причёску.

Когда погода позволяла, они устраивались ночью на траве, разговаривали, иногда занимались любовью. Когда шёл дождь, они оставались в коттедже, ложились на матрас у открытого окна и прислушивались к шелесту дождя. Дилану нравился звук, потому что успокаивал так же хорошо, как голос Грейс и шум моря.

Иногда он спал, иногда нет. В те дни, когда у Грейс были месячные и она хорошо себя чувствовала, Дилан просто обнимал её всю ночь напролёт. Ей нравилось это в нём. Если она испытывала боль и хотела побыть одна, он не препятствовал её желанию. Иногда, когда ему не спалось, он совершал долгие прогулки в одиночестве по холмам или вдоль моря. Грейс не знала, что Дилан делал и куда уходил, но он всегда возвращался к ней и ложился рядом. Постепенно Грейс начала забывать, что такое одиночество.

Погожие июньские деньки незаметно пролетели и уступили место знойным июльским. Дилан писал симфонию каждое утро, пока Изабель учила уроки. По большей части он сражался за каждую ноту. Иногда вдохновение посещало его внезапно, стоило Грейс пройти мимо, или Изабель засмеяться, или морю взбунтоваться, и на ум сразу приходила мелодия. Такие моменты были драгоценными и редкими, и, когда случались, приносили неописуемое удовлетворение. Потихоньку он продвигался к четвертой и заключительной части симфонии.

Обычно Дилан с лёгкостью дописывал концовку своих произведений, но не в этот раз. Ему никак не удавалось правильно довести симфонию до логического завершения. Она