В самом конце весны, в один теплый воскресный день он сделал мне предложение. Мы поехали за город – без особой цели, просто покататься. Помчались в горы по сороковой трассе, ведущей через Винтер-парк, Грэнби и Кремлинг; за окном тянулись бесконечные горные кряжи, мелькали миниатюрные города, кое-где попадались нерастаявшие сугробы. Спустя несколько часов я предложила развернуться, но Ларс только пожал плечами: «Зачем?» Я не нашлась с ответом, промолчала, и мы поехали дальше.

Ларс припарковал машину на самой вершине перевала Рэббит-Иарс, и мы вышли полюбоваться открывшимся видом. День клонился к вечеру, и хотя солнце еще пригревало, прохладный ветер заставлял зябко передергивать плечами. Ларс снял кофту и набросил ее на меня. Потом спохватился и запустил руку в карман кофты:

– Подожди-ка… Сначала надо вручить вот это…

Он опустился на одно колено и протянул мне маленькую ювелирную коробочку:

– Катарина, ты выйдешь за меня замуж? Пожалуйста, скажи «да».

Я посмотрела на кольцо, заглянула в его ярко-синие глаза.

– Неужели ты сомневался? Конечно, выйду.

Я обняла его и прошептала на ухо:

– Да. Чтобы всегда быть вместе. Да!

Качаю головой, улыбаясь воспоминаниям, и бегом лечу в спальню.

Альма наводит порядок в ванной. Чувствую неожиданный укол совести: меня не смущает, если она гладит белье или моет посуду у меня на глазах, потому что в той, другой, выдуманной жизни я спокойно справлялась с такими делами сама и не тяготилась ими. Но отмывать ванну и туалет? Никто никогда не мыл за меня ванну, разве только мама в глубоком детстве. Альма невозмутимо работает, улыбается и напевает себе под нос. Я с удивлением узнаю мелодию: это «De Colores». Никогда не слышала ее в другой жизни, но точно помню, что Альма пела ее моим детям. В ней поется про все яркое и разноцветное, что есть в этом мире.

De colores, de colores… Se visten los campos en la primavera. De colores, de colores… Son los pajaritos que vienen de afuera[15].

И тут в моей памяти всплывают все мелочи об Альме, которые я раньше знала – и забыла. Я вспоминаю, что ей сорок семь лет. Они с Рико выросли в маленьком городке в штате Сонора на севере Мексики, очень рано поженились. Много лет назад Альма со слезами на глазах рассказывала мне о трагической судьбе своих старших детей, мальчика и девочки. В доме родственников, где они остались погостить, случился пожар, и малышей не спасли. Рико и Альма долго горевали, но потом снова решили завести детей, и у них родилось еще двое. Вскоре после этого, поддавшись на уговоры своих братьев, Рико переехал в Денвер. Он работал в ресторане и копил деньги, чтобы перевезти к себе Альму с дочерьми. Нужную сумму он набрал только через четыре года. Девочки были еще совсем крошками, поэтому образование они получили в Америке. Альма отчаянно гордится обеими дочками: старшая сейчас учится в Денверском университете и мечтает стать журналистом, а младшая сразу после школы вышла замуж, и недавно у Альмы появился внук.

Я вспоминаю тот день, когда впервые увидела Альму – впервые после побега в другой мир, где на место Катарины пришла Китти. Китти не понимала, почему темнокожие должны прислуживать белым. Катарина прожила в этом обществе долгие годы и исподволь привыкла к нему, а вот для Китти такое положение дел было дикостью.

Но ведь на самом деле я стала Катариной много лет назад. Китти помогла мне посмотреть на этот мир совсем другими глазами, помогла понять, что к слугам нельзя относиться как к людям второго сорта. Кажется, это неожиданное откровение стало для меня еще одним подарком – наравне с теми чудесными минутами, которые я провела с мамой.

Я обязана Альме очень многим. Если бы не она, я бы еще не скоро заметила, как Дженни калечит Майкла своим воспитанием. Сколько бы времени прошло, прежде чем я это осознала? Сколько еще жестокости пришлось бы вытерпеть моему сыну, если бы не женщина, которая сейчас моет пол в нашей ванной?

– Альма! – окликаю ее.

Она выпрямляется и поворачивается ко мне.

– Спасибо тебе.

Глупо-то как, я мешаю ей работать. Торопливо продолжаю:

– Спасибо за все, что ты для нас делаешь. Ты так заботишься о нашей семье, а ведь у тебя и своя есть, им тоже нужно твое внимание…

Она кивает:

– Sí, senora.

– Как дела у твоих девочек?

Мне становится стыдно, едва вопрос срывается с языка. У Альмы столько работы, а я пристаю к ней с разной ерундой.

Но Альма улыбается, ей приятен мой интерес.

– Bebé уже большой! Сидит сам, совсем сам!

Отличные новости про внука Альмы.

– Ой, я так люблю этот возраст! Когда ребенок уже умеет сидеть, можно просто постелить одеяло на полу, дать ему пару игрушек, и он будет спокойно с ними возиться.

Альма кивает:

– Sí, я тоже люблю. И его mamá любит.

– Альма, скажи, когда мы в последний раз поднимали тебе жалованье?

– Год назад, – задумчиво откликается она. – Сеньор Андерссон поднял мне жалованье. Было один доллар пятьдесят центов в час, теперь один доллар семьдесят пять.

Я не ожидала такого ответа.

– Мы так мало тебе платим?! Это несправедливо. С сегодняшнего дня ты будешь получать вдвое больше.

Альма склоняет голову набок.

– Может, надо поговорить с сеньором Андерссоном, сеньора? No?

– Нет. – Я решительно мотаю головой. – Не волнуйся, он не станет возражать.

После ланча я спрашиваю у Альмы, чем она будет заниматься остаток дня.

– No mucho[16], хочу разобрать шкафы на кухне. В них нет organización[17]. Надо прибраться.

– А ты не могла бы пару часов присмотреть за Майклом?

Она подозрительно косится на меня:

– Сеньора, вы уверены?

– Альма. – Я беру ее за руку, умоляюще заглядываю в глаза. – Если тебе когда-нибудь казалось, что я тебе не доверяю… Поверь, дело не в тебе, а во мне. Это моя вина… и моя жизнь.

Выпускаю ее руку, но глаз не отвожу.

– Я думаю, вы с Майклом отлично проведете время. Правда, Майкл?

Майкл все еще сидит за обеденным столом и не поднимает на меня взгляда.

– А можно, я опять посчитаю деньги?

Я надеялась, что он захочет немножко полистать словарь, но раз уж это ему неинтересно, ладно, пусть занимается монетками.