два слова не раз встречались в самых первых примечаниях, а также в одном предложении, а вот последнее было всего в нескольких примечаниях, которое он ещё не разобрал. С первым словом всё понятно, насчет второго были некоторые догадки, а вот причём тут тополя?

Скрестив ноги, Расим сидел на тонкой курпаче. Он отложил бумаги в сторону и вслушался в треск пламени, чтобы сосредоточить свои мысли. Если он прав насчёт слова «Акоб», он сможет прочитать не только примечания, но и саму клинопись.

Его мысли оборвались неожиданным хлопком, раздавшимся недалеко от его ворот. За хлопком раздался многократный треск. Вспышка голубоватого света слегка осветила правую сторону его веранды. Расим угрюмо ухмыльнулся, вспомнив к чему были все эти поспешные приготовления.

Пусть и с большой задержкой, но на улицах Расулабада началось празднование Сада — пятьдесят дней и пятьдесят ночей перед Наврузом. Обычно, люди расходятся по домам, как только опускается ночь. Но эта холодная ночь не распустила, а, наоборот, сплотила их вместе. Люди свистками на улицах требовали украсить тёмное небо яркими вспышками, и Расим знал, от кого они этого требуют. Местные колдуны и ведьмы угождали их прихотям себе и им на радость.

Звуки ликования и веселья отвлекли Расима. Люди проходили мимо его двора. Во время празднования Ситорамона никто не надеялся на чудо. Никто не ожидал, что болезнь смилостивится над падишахом, и он встанет и присоединится к их танцам и играм. Вместо этого они надеялись, что премьер-министр пожелает присоединиться к ним.

Удивительно, почему люди просили за Ситорамон и Навруз, а за Саду не обмолвились и словом?

Неважно. Расим не хотел, чтобы они, как в прошлый раз, вошли к нему во двор, а затем и в дом и своими льстивыми улыбками вытащили его на улицу. Особенно, когда с ними могут быть ведьмы. Всё, что хотел Расим после аудиенции — это запереться в своём доме и найти уединение с собой. Он знал, что люди позовут ведьм и колдунов на праздник. Потому, за чтением книги он также хотел отвлечься от мысли, что и она будет там.

С одной стороны, Расим не хотел её видеть, потому что ненавидел. С другой стороны, хотел увидеть, потому что желал её до самого кончика своего мужского естества.

— «Ох, Всевышний, какое чудо», — подумал Расим, впервые увидев Нигору. Глубокие изгибы талии, пухлые ягодицы и вызывающая грудь. Его бросало в дрожь от шеи до шеи при мысли о её нежных губах. В зелёном мальчишке кровь только начинала бурлить между ног, но он захотел её с тех самых пор.

Расим поступил на учёбу к Нигоре в десять лет. Он был единственным мальчиком-учеником ведьмы не только в Джоду, но, возможно, и во всём Вартане. Из-за этого над ним смеялись все ученицы и он был презираем учениками колдунов. Это задевало его только в первое время. Расим предпочёл обучение у ведьм, потому что они намного целеустремлённые, чем колдуны. У них есть своя цель, как было и есть у Расима, и они стремятся к ней, так же, как и он. Колдуны же развлекают людей по праздникам…

Очередная красная вспышка озарила уже левую сторону его веранды, дав понять Расиму, что люди прошли мимо его двора. Тем не менее оставалась вероятность, что люди, идущие в хвосте восторженного шествия, всё же могут заглянуть за ним в его двор. Надеясь, что этого не случится, Расим невольно напрягся и снова вспомнил о состязании ведьм в Шомабаде. За время обучения у Нигоры Расим всегда стремился впечатлить её своей внимательностью к урокам и стараниями на практиках. Потому то он и вызвался участвовать в состязании, невзирая на то, что ему говорили: «Тебе ещё рано».

Проказливые ученики сговорились тогда с ученицами Нигоры и подставили Расима, зная, как сильно он хотел впечатлить свою наставницу. Они подговорили Санам притвориться новенькой ученицей, и раззадорили Расима выступить против неё. Ох, и угорали они над ним от всей души и до истерики. Даже Нигора, прикрыв рот, смеялась над опозоренным учеником. После же она лишь покачала в его сторону с осуждающим видом и ушла. Тогда-то и Расим возненавидел свою до сих пор любимую Нигору.

Странное это чувство — любовь.

Расим больше не вернулся к ней на учёбу. За три года обучения он немалому научился у неё. Но всё к чему сегодня пришёл Расим, он достиг благодаря своим собственным стараниям. Он самостоятельно продолжил обучение и практиковался в одиночестве. Хотя в последнее время он уделял меньше времени практике. Эта грёбаная книга отнимала всё время и играла ему на нервы.

В очередной раз посмотрев на книгу, Расим вспомнил наставление отца. Это воспоминание навеяло на него горькую тоску.

— «Читай книги, когда меня нет», — говорил Насим своему сыну каждое утро перед уходом на работу или на её поиски. Отец Расима не был образованным человеком и потому не мог найти хорошую постоянную работу. Они не раз переезжали из Джоду в Чехру, оттуда в Расулабад и снова в Джоду. Насим брался за любую работу, хоть и временную, чтобы обеспечить сына, в том числе и книгами, чтобы он получал знания. — «В своё время я не слушался отца и не ходил в школу. Я сбегал из дому и шлялся с друзьями, когда отец давал мне книги и уходил. Для меня забавы с друзьями были важнее учёбы. И где теперь эти друзья? Не все они готовы помочь, когда ты окажешься в трудном положении. Я скитаюсь туда-сюда, чтобы прокормить тебя, Расим. А ты учись. У тебя будет всё, если будешь знать, как это всё заполучить. Я только сейчас понял, знание — дороже богатства».

Однажды накануне девятилетия Расима Насим вернулся домой и сообщил сыну радостную весть. Его позвали в Эрод на хорошую работу, но приехать туда надо уже через две недели. Взволнованные и переполненные радости отец и сын на следующее утро выступили из Джоду в Эрод и, разумеется, выбрали кратчайший путь…

Откуда же глупцу было знать, что нельзя держать путь через пустыню Эрг. Будь проклят этот «Странный закон», о котором помнят лишь старые пауки в тёмных углах библиотек. Расиму удалось сбежать, а вот его отца настиг он. В свои девятые имении Расим стал полной сиротой…

Отличный подарок.

Гомон на улице стих, шествие отдалилось от его двора, и никто за ним не пришёл. Расим вздохнул с облегчением и снова опустил глаза на свои бумаги. Он уставился на слово «Акоб» и вдруг на него