Она не сошла с ума после того, как разбила в доме все зеркала. Потом ей запретили заниматься тем, что хоть на короткое время избавляло ее от чувства собственной никчемности, — модельным бизнесом. Ее хвалили, ей пророчили неплохую карьеру, благо были все данные, но отец, наслушавшись бывалых друзей, убедивших его в том, что это грязный бизнес, сменил курс, и по случаю смены курса произошло несколько семейных скандалов. «Толь, но ей же нравится, Толь, ну она же год в больнице провела — зря, что ли?» — «Мать, замолчи, ты ничего не знаешь, замолчи и меня послушай: шлюху я в доме не потерплю».

Она не сошла с ума после того, как ее любовь, единственную любовь всей ее жизни, разбили и сломали, уничтожили и превратили в кусок бесформенного человечьего мяса, покалечив прекрасное, безупречное тело, еще дышащее, еще живое, и в луже собственной крови и блевотины оставили умирать. Она не сошла с ума, она просто в голос зарыдала, упав ничком на холодный паркет в прихожей, зарыдала, проклиная себя, своего отца и весь этот чертов город, и потом поняла, что не может дышать, что воздух в квартире закончился, начался припадок сродни эпилептическому, ее тело забилось в конвульсиях, и мать вызвала скорую, скорая приехала, молодой фельдшер вколол галоперидол, и Диана успокоилась.

— Будь ты проклята, — наутро сказала Диана, обращаясь к матери.

— Я-то здесь при чем? — удивилась мать. — Проклинай своего отца!

— Я проклинаю вас обоих, — не разжимая зубов, ответила Диана.

Она не сошла с ума, когда ее отправили в Москву учиться в дорогом и абсолютно бесполезном вузе имени Алены Сахаровой.

Диана Белогорская сошла с ума, когда, стоя в вестибюле аэропорта Внуково (или Домодедово, или Шереметьево) и смотря на расползающиеся, ускользающие от нее буквы на табло, внезапно поняла, что забыла, куда ей лететь, в какой аэропорт, какой авиакомпанией, каким рейсом, и чем дольше она стояла, невидящими глазами пялясь на табло, тем меньше понимала, где она находится, и что это за странный экран, и куда спешат эти толпы безликих людей. Позже, рефлексируя на тему своей душевной болезни, Диана, к тому времени уже Григорьева, пришла к выводу, что, если бы хоть кто-нибудь заметил ее состояние и предложил бы помощь или вызвал бы скорую, ничего бы не случилось. Нельзя ей было возвращаться в Воскресенск-33, ох нельзя! Впрочем, Диана могла лечь навзничь посреди гейта — никто бы не заметил.

Тот день отложился в памяти Дианы как череда бессмысленных кадров со старой кинопленки — хаотичных, дерганых, лишенных всякого смысла. В объектив невидимой камеры попали и покинутая московская квартира на улице 26 Бакинских Комиссаров, и огромное здание аэропорта, и какие-то разрозненные кадры между этими двумя моментами. Единственное, что Диана запомнила точно, — в тот день была жуткая, почти непереносимая духота. Диана в спешке собрала вещи, потом вызвала такси и только в такси вспомнила, что забыла сделать кое-что важное.

Квартирная хозяйка.

Диана снимала комнату на юго-западе Москвы, недалеко от станции метро, которую люди без фантазии нарекли (видимо, чтобы никто не догадался) «Юго-Западной». Деньги на оплату жилья ей регулярно отправляли банковским переводом — приходилось отстаивать длинную очередь в отделении Сбербанка. Паспорт, пожалуйста; да не толкайтесь; господи, тут же очередь, неужели нельзя работать чуть быстрее… Что ж, такова судьба всех провинциалов в столице.

Черт, квартирная хозяйка явится завтра за деньгами — вот она удивится, когда узнает, что одна из девчонок, то есть, разумеется, Диана, съехала. А еще больше удивятся две другие девчонки, Маша и Рита. Квартира нашлась по объявлению «Ищем соседку, девушку, русскую, без вредных привычек и животных, 12 000 плюс счетчики, коммунальные услуги делим на троих, до метро «Юго-Западная» 15 минут быстрым шагом». Здрасьте, я Маша, это Рита, очень приятно, проходите, смотрите. Рита (стоп, или Маша?), кстати, училась в РУДН и каждое утро ходила пешком до метро «Беляево». Институт имени Алены Сахаровой располагался возле «Третьяковской».

Так вот, Диана удрала из Москвы, не предупредив своих соседок по съемной квартире, причем удрала за сутки до дня икс. И ей было решительно наплевать на то, где они найдут недостающие деньги. Это их проблемы. Диану, которая так и не научилась отличать, кто из них Маша, а кто Рита, совершенно это не волновало. По правде говоря, они обе ее раздражали.

Маша (кажется, да, Маша — это которая брюнетка с татуировкой в виде бабочки на левом плече) ужасно громко топала, у нее был невыносимый тошнотворный парфюм, она часами лежала в ванне, и, пока она там лежала, купая в мыльной пене рыхлое тело, в туалет зайти было невозможно: ванная и туалет в съемной квартире были совмещены. Рита (Рита рыженькая, со стеклянными серыми глазами, в которых никогда не было ни малейшего выражения, и это она училась в РУДН, точно) постоянно с кем-то разговаривала по телефону через блютус-гарнитуру, и эта ее привычка ужасно раздражала, а разговаривала она всегда, даже обедая, даже сидя в туалете, и свихнуться можно было от такой общительности, и Диана пару раз прятала эти блютус-гарнитуры и пару раз просто выкидывала в мусор, но Рита упорно их находила, и радиостанция продолжала свою работу. «А он что? А ты что? А как же Витя? А он с кем? С ума сойти! Боже, я в шоке!» Диана иногда думала, что у Риты напрочь отсутствуют собственные мысли, и единственное, на что она способна, — это трепаться по телефону с такими же ограниченными дурындами, как она сама.

Маша и Рита. Никогда, ни при каких обстоятельствах Диана не смогла бы с ними подружиться, нет-нет-нет! Они были просто соседками по квартире, случайными, такими же случайными, как и сама Диана, попутным ветром заброшенная в этот дурацкий институт имени Алены Сахаровой. Их проблемы — ничто по сравнению со вселенной, которая внезапно обрушилась на голову самой Дианы.

Она была готова к отчислению из института, но все равно эта новость прозвучала как оглушительный набат, оповещающий, что где-то в городе случился пожар. Вылететь из университета на первом курсе, в летнюю сессию было позором. Впрочем, Диана, которая училась из рук вон плохо, могла попрощаться с учебой еще в первую сессию. Исход решила случайность — один из преподавателей заболел и два экзамена принимал другой, и принимал откровенно нехотя, так что он поставил Диане два трояка, и она была рада этим оценкам как никогда в жизни.

Здесь, в универе, все было по-другому, не так, как во второй школе