— Как ваше самочувствие? Ваше здоровье как, я спрашиваю?

— Да, боюсь… оно мне больше не понадобится, здоровье, — пробормотал аррант.

Эрккин скептически хмыкнул и отпарировал:

— Да что ты себя допрежь времени хоронишь, Рэм? Если ты про здешних гуляк, то с ними и по-хорошему, может, разберемся. Эге. Ох и опасную же штуку тебе в руку вогнали, а, Рэм? Ты уж прежде чем не разберешься, что она еще может, лучше не пробуй. Не лезь, куда не надо.

— Да, искусственная гормональная стимуляция — вещь опасная, — согласился Олег Павлович Табачников. — Когда я был на Аррантидо, там оптимизацией своих психомоторных данных занимались только специально натренированные люди. А не так, как вот ваш — с бухты-барахты. Конечно, это Груздев виноват и те, остальные… Но все же…

— Я тоже думаю, — громким, отчетливым голосом сказал товарищ Комаров, — что пора прекратить это безобразие. Более того, я нахожу возможным прекратить его немедленно и собственным распоряжением. Не думаю, что товарищ Клепиков будет против моей инициативы. Что же касается возмутительного вымогательства денег, которому вы подверглись со стороны директора этой гостиницы товарища Барановского, то, вне всякого сомнения, Барановский будет приглашен в соответствующие органы, а также на него наложат взыскание с занесением в личное дело.

Все помолчали. Комаров молчал внушительно, распрямив спину и круглые аккуратные плечи. Эрккин и Рэмон Ррай молчали просто потому, что сказать было нечего — слишком неожиданно и не в тон прозвучали эти слова, и лишь медбрат с фонендоскопом на шее молчал ошеломленно, пальцем накручивал халат и тер лоб. Он был уже в курсе всех неприятностей аррантских гостей и теперь совершенно искренне удивлялся неожиданному повороту событий, которые его совершенно не касались. Он-то первым и нарушил молчание:

— А че это?..

— В вашем отношении допущены возмутительные перегибы, — напоследок сказал Комаров и сделал шаг к двери. — Вы в каком номере остановились? (Еще один шаг.) В пятом? Я к вам чуть попозже подойду. (Третий шаг.) У меня к вам есть разговор. И будьте спокойны, уважаемый… э-э-э… Рэмон. По отчеству же у вас называть не принято, у вас вообще другая система имен, чем у нас?

— Другая, другая, — сказал Табачников, — если этот вопрос кого-либо интересует более подробно, то об этом можно прочесть в моей брошюре, датированной[42]…

— Да, да, — сказал Комаров и, все так же пятясь задом, ретировался. В коридоре он ударил себя кулаком по лбу, а через минуту вошел в банкетный зал и молча схватил Барановского за грудки. Никто не обратил на это внимания: после подвешенного к люстре лейтенанта милиции и метания столовых приборов и их содержимого в Рэмона Ррая эта выходка смотрелась так себе. Блекло. Комаров вытащил Барановского в коридор и зашипел:

— Ты что же это, сука?! Ты что же, смерти моей хочешь, скотина? Хочешь, чтобы всех нас прищучили? Смотри! Я тебе такое устрою! Где… где у тебя тут телефон, сволочь?!

Барановский не понял наезда. Его подвижная физиономия вытянулась, а когда товарищ Комаров еще и врезал ему ладонью по затылку раз и другой, — заверещал, выгибая длинную гуттаперчевую спину:

— За что, товарищ Комаров? Я же… если вы про ученого, про Табачникова, так я к нему со всем почтением, живет вот в моей гостинице бесплатно, жрет… кушает хорошо, то есть… никаких… никаких претензий!

— Значит, никаких?! — заревел Комаров.

— Н-нет. Никаких. Да. Вы уж… вы будьте уверены! — бормотал Барановский.

— А вот этот молодой аррант, который сейчас был в банкетном зале? Он — тоже — хорошо — живет?

— Да он… его… он, между прочим, мне кучу денег должен. Я к нему со всей душой… а он ко мне со всей жопой… как говорится…

Товарищ Комаров даже остановился.

— Та-а-ак, — зловеще протянул он. — Вот как ты аттестуешь аррантского гостя! А известно ли тебе, скотина такая, что аррантская нация руководящая и направляющая, а? Известно, что ОАЗИСы являются квинтэссенцией нашей цивилизации, что арранты должны… должны… соответствующее…

Товарищ Комаров запыхтел от бешенства, и его голос пресекся. Он молча поволок за собой Барановского в направлении ближайшего телефона и уже через минуту звонил в центр. В администрацию губернатора Антонена Ы Лакхка. В его личный кабинет.

Между тем Рэмон Ррай пришел в себя, не без помощи Гендаля Эрккина оделся и отправился обратно в свой номер. Он был очень мрачен и бледен. Непонятные слова товарища Комарова практически не отложились в памяти, а вот перспектива скорейшей отдачи денег, которых не было, вырисовывалась все отчетливей и мрачнее. Он закинул ноги на каретку кровати и тупо смотрел на трещину в потолке. Пес расположился прями на полу, у стены. Так ему было привычнее. На планете Керр не пользуются табуретами, кроватями, столами и стульями…

— Я вот кое-чего не понимаю, — сказал он.

— Ты о лейгумме, что ли? — откликнулся Рэмон Ррай. — Так я… так я сам и половины его функций не знаю, хотя он у меня уже несколько лет имплантирован.

— Не, я не о лейгумме, — сказал Гендаль Эрккин. — Эге. Не о нем. Мне он как-то… не очень меня это заботит, словом. Я другого вот понять не могу. А именно — чего этот тип, который приперся в медицинский отсек, так принялся перед тобой расшаркиваться. Нет, понять можно: тут глушь, ты — аррант, у тебя эта штуковина, которую они «всезнайкой» называют. Но видь они и раньше это все знали, да. А тут вдруг…

— Вот что, гвелль, дай мне отдохнуть, — перебил его Рэмон Ррай. — У меня в голове жужжит. Самочувствие никакое.

— Поешь, — посоветовал Эрккин, подумав про себя, что, в самом деле, нечего сейчас тревожить сына ллерда Вейтарволда. Не тот момент. Рэмон начал было мямлить что-то о том, что Псу лишь бы пожрать, лишь бы брюхо набить, что это у него панацея от всех бед, — но не договорил и захрапел на полуслове, Гендаль прикрыл его одеялом, критически покачал головой и снова уселся прямо на пол. Перед собой он поставил бутылку коньяку и, спокойно прихлебывая прямо из горлышка, мерно запел какую-то тягучую гвелльскую песню о подступающей ночи и о том, кто бродит под сенью тысячеглазой всевидящей тьмы.

Рассказывает Гендаль Эрккин

Спит парень, утомился. Сам дурак. А что оставалось делать?.. В самом деле, не применять же мне из-за этой дурацкой выходки Груздя «мымру»? Даже если бы я там всех покрошил, так что? Нас бы в течение дня взяли. Арики из ОАЗИСа и взяли бы. Завалили бы на месте как особо опасных и совсем уж тухлых совестью. Не нравится мне все это. Куда больше не нравится, чем раньше. Там все понятно было: люди хотят с нас должок получить, все законно. А сейчас?.. Этот мужик с липкими словами — вежливый, как сотня змей! Приперся к врачу. Что ему надо? Почему это ему вдруг потребовалось успокаивать Рэма? Не нравится мне все это. Не нравится, откуси мне задницу тиерпул!..