Несложно понять и то, почему гребцы умирали от зноя, если учесть, что на галерах было мало воды. Но стоит подчеркнуть, что Пьер Дан не считает причиной таких смертей жестокое обращение[827]. Так, в июне 1630 года четыре алжирских кальетэ 13 дней укрывались от бури на безлюдном пустынном острове, где не было ни капли воды; в результате умерло не только 45 гребцов-невольников, но и 14 турок; чтобы выжить, люди пили и соленую, и разбавленную уксусом воду; большинство из них заболело, что, само собой, понятно[828]. И кроме того, если гребцов и били плетью по спине, то, по крайней мере, не постоянно. Не следует забывать, что произведения, призванные вызывать сочувствие у читателей-христиан, преувеличивают эту проблему[829].

Габриэль Гомес де Лосада приводит поразительный пример в своем тексте, переполненном религиозными мотивами. Лосада говорит, что гребцы были обязаны на протяжении целого дня тянуть весла, довольствуясь крохами; и никто даже не возмущался тем, что многие умирали от жажды. Мусульмане не выпускали из рук палку и плеть. Они избивали рабов, нанося жестокие удары по окровавленным спинам, проламывали им головы, выбивали зубы, дробили кости[830]. Несомненно, все сказанное – преувеличение. Как мы подчеркивали, гребцы не работали постоянно; и в разделе 3 упоминалось, что в путешествии Леонардо Дона между Венецией и Стамбулом к парусу прибегали чаще, чем к веслам[831]. Испанец Педро даже рассказывает о гребцах, которые разбогатели благодаря тому, что занимались вязанием, пока судно шло под парусом; его история тоже свидетельствует, что они не только тянули весла[832]. Опять-таки, если внимательно прочесть тексты Хеберера, то несложно убедиться: сколько бы ни уставали невольники во время бури или же встречного ветра, им удавалось и отдохнуть, и заняться какими-нибудь мелкими делами, когда дул попутный.

Кроме того, должно быть, с рабами все-таки не очень-то плохо обращались, раз им разрешали вязать и использовать ружья в качестве лежаков, а пороховые бочонки вместо подушек. И сколько бы некоторые из западных источников ни изображали корсаров как кровожадных извергов, те не были беспощадными. Иначе зачем им было, едва оказавшись на суше, отпускать на волю старых и негодных к гребле пленников, позволяя тем вернуться на родину?[833] Опять же, разбойники могли проявлять такую заботливость, что снимали с себя последнюю рубаху на пеленки для младенца исландской пленницы, вдруг разродившейся на корабле[834]. Впрочем, это ведь и неразумно – плохо обращаться с такой ценностью, как невольники, которые и так умирали на кораблях без числа. И если учесть то, насколько трудно было найти привычных к морю гребцов, и то, что большая их часть принадлежала не реисам, а жителям побережья, то мы поймем, что рабов никогда не притесняли ради удовольствия.

Наконец, пусть даже кое-кто порой и обращался с рабами плохо, у них находились и защитники. Например, когда хозяин Хеберера, санджак-бей[835] Александрии, сетуя на медленную скорость, велел подгонять гребцов плетью, реис корабля нашел в себе мужество воспротивиться его приказу, заявив, что те и так тянут весла из последних сил и им нужны не побои, а хлеб. Тогда жестокий санджак-бей, разъярившись, повторил приказ и прокричал, чтобы каждого, кто не может грести, немедленно выбрасывали в море. Но реис не отступил и снова выступил в защиту рабов, настаивая на том, что с ними надо обращаться как с людьми. А не то пускай санджак-бей ищет себе другого капитана!

Настолько острая реакция на несправедливое отношение к невольникам раскрывает перед нами и то, сколь человечными были отношения на борту корабля, и ослабление иерархии, принятой на суше. Ведь реис не просто подал в отставку, бросив на палубу капитанскую трость (seinen Stecken) – он в открытую выступил против санджак-бея, и его мужество вместе с чувством справедливости послужили примером для других. Солдаты из экипажа приняли его сторону; и санджак-бей, смягчив свой гнев, пошел на попятную, а рабы смогли немного отдышаться[836].

Конечно же, история не должна стать поводом для преувеличений противоположного характера. Все рассказанное никак не означает, будто бы гребцов и вовсе не били, относясь к ним самым лучшим образом. Если гребцы нарушали строжайшую дисциплину или требовалось налечь на весла в случае опасности, надсмотрщики ожесточались в мгновение ока. Тогда им не оставалось ничего иного, кроме как сыпать соль и брызгать уксус на раны рабов, нанесенные плетью[837].

Однако вряд ли гребцы страдали только на мусульманских галерах. Как показал Андре Зисберг, в ХVII столетии ситуация мало чем отличалась и на французских судах[838]. Да и вряд ли она могла чем-либо отличаться; у нас нет ни малейшей причины завидовать экипажам, вынужденным днями напролет тесниться под палящим солнцем вдали от суши. И все же многие тянули весло за деньги, из-за чего несложно прийти к выводу: условия труда на суше в основном были не лучше, чем на море. Ангел смерти Азраил парил повсюду, принося с собой болезни, войны, голод, засуху и прочие бедствия.

Несомненно, что гребцы-рабы – больше половины экипажа – представляли угрозу. Они раз за разом поднимали мятежи на суше. В 1531, 1559, 1662, 1753 и 1763 годах в алжирских тюрьмах восставали тысячи рабов[839]. И было бы крайне наивно ожидать от них смирения и на кораблях. Поэтому невольников, которые составляли большинство экипажа, не только приковывали друг к другу, надевая на них колодки, но и перед тем, как усадить на корабль, обыскивали, проверяя, нет ли у тех с собою ножа, гвоздя, иголки, напильника или же каких-то других режущих и колющих предметов. Впрочем, Хеберер сумел пронести с собою железный рашпиль, и понятно, что упомянутые обыски не всегда проводились внимательно[840].