Существует множество примеров того, как, несмотря на любые меры предосторожности, самая малая небрежность на корабле невероятно дорого обходилась его хозяевам, и взбунтовавшиеся рабы, разгромив их, захватывали судно. Как предостерегал «Газават», роли менялись, и прежние владельцы галеры могли занять места невольников – или пасть мертвыми. Судя по поэме, Хайреддин-паша особенно боялся подобного. Сколько «колодок, железных цепей и санджацких оков» хранилось в трюме его корабля! И все же морской волк непрестанно назначал гази в караул, усвоив за правило изречение: «Кто знает, дети мои, вдруг взбунтуется враг – и похоронит нас?!»[841]. Если близилось сражение или корабль приближался к христианским берегам, он заковывал в кандалы не только гребцов, но и моряков-рабов[842].

И все же беспечность преобладала, и бдительные рабы, пользуясь каждым удобным случаем для того, чтобы вернуть себе свободу, поднимали бунт и захватывали корабли. Так, в 1645 году османский парусник, вооруженный двадцатью шестью пушками, перевозя солдат и военное снаряжение из порта Ханьи, из-за бури отделился от других девятнадцати кораблей, вместе с которыми плыл, – и начались проблемы. Но их виной был не шторм, а мусульманский экипаж, забывший за попойкой (grand chére) надеть кандалы на рабов. В результате двадцать четыре невольника восстали, как только уснули их хозяева; убив реиса и еще шестерых или семерых, они заковали в кандалы двадцать пять бывших господ и взяли курс на Геную[843]. Там наши благородные невольники, преподнеся в дар Республике и корабль, и уцелевших на нем мусульман, сами получат в награду золотое колье стоимостью 50 экю[844]. Пример другой: 300 христиан, взбунтовавшихся на галере самого Караджи Али, едва не убили знаменитого корсара, изранив ему голову ножами (coltellata in testa); несчастному гази придется удирать от них на шлюпке. Тем временем невольники в октябре доберутся до Лечче с товарами на 50 000 дукатов[845]. Впрочем, это истории не о необычайном героизме, а о беспечности, которую в море проявляли очень и очень многие.

А еще солдаты с моряками часто сходили на берег, и тогда гребцы, которые оставались на палубе, обезоруживали надсмотрщиков и похищали корабль. В открытом море им оставалось лишь молиться, отдавшись на милость ветра. Так невольникам удавалось сбежать даже из Стамбула и проскользнуть в узких местах пролива Дарданеллы. В отделах архива Симанкаса, посвященных Неаполю и Сицилии, встречаются записи допроса рабов, похитивших корабли и укрывшихся в портах Италии. Большая часть этих записей наводит на мысль, что линии, проведенные в «Книге морей» над веслами, приставленными к борту, указывают на то, что весла привязывали одно к другому, мешая гребцам ими воспользоваться[846].

Бывало, и количество рабов на судне приходилось сокращать, чтобы предотвратить мятеж. Но вряд ли невольники на гребном судне могли очутиться в меньшинстве; до нашего времени дошел лишь один источник, повествующий, что на весельных парусниках (до 300 человек в экипаже) было лишь 50 рабов-моряков[847]. Когда же численность рабов увеличивалась за счет пленников, захваченных в набеге, экипажу порой поручали доставить трофейные суда до самого Алжира. Вот тогда и нарушалось равновесие между рабами и свободными членами экипажа[848]. Нам известно, что некоторые из реисов, расценивая ситуацию, опасались бунта и отпускали пленников на волю[849].

Случалось и так, что мюхтэди, желая вернуться на родину, вступали в сговор с гребцами-невольниками и совместно с ними обезоруживали мусульман-янычар. В таком случае мюхтэди внимательно наблюдали за тем, чтобы мусульман на борт взошло как можно меньше; затем, выбрав ночь для мятежа, они освобождали рабов, брали в плен янычар и захватывали корабль. Так им удавалось и добраться до родины, и благодаря проявленному героизму избежать пристального внимания инквизиции[850]. Что еще могло быть большим проявлением верности Иисусу, если не янычары, связанные по рукам и ногам?

Бунт мог случиться даже на тех кораблях, где не было гребцов. Уже только то, что большинство моряков составляли мюхтэди, могло стать причиной того, что несведущие в морском деле янычары-мусульмане рисковали оказаться в христианском порту. Например, как-то ночью Николас Ианче, проводник одного из корсарских кораблей, подстерегающего добычу в водах Португалии, сговорился с кормчим – таким же рабом, как и он сам, – и незаметно от янычаров при попутном ветре взял курс на Лиссабон. Едва же небо озарят первые лучи раннего солнца, Ианче, посвятив в свой план еще восемь моряков, сумел закрыть янычаров в трюме и захватить судно – так завершилась схватка, за которой с берега наблюдала целая толпа португальцев. Нет даже смысла упоминать, что потом корсаров продали вместе с кораблем[851]. В похожей истории, случившейся то ли в 1634-м, то ли в 1635 году, английский проводник Джон Дантон подговорил к мятежу самого реиса с пушкарями – все они тоже были рабами. Когда же в водах Англии к нашим мятежникам присоединились еще девять ловцов с захваченного рыбацкого судна, то невольники, одолев на своем корабле мусульман, укрылись на острове Уайт[852]. Из приведенных примеров можно сделать ясный вывод: корсары Сале, запрещая рабам-христианам даже приближаться к штурвалу с компасом, вовсе не страдали беспричинной паранойей[853].

Теперь, когда мы рассмотрели технические особенности кораблей и состав экипажей, настала пора ознакомиться и с условиями жизни на палубе. В каких условиях путешествовали люди, которым приходилось долго ютиться в тесноте? Мы попытаемся прояснить проблемы гигиены и здоровья, с которыми сталкивались корсары, а также ответить на вопросы: что они пили, ели; каким образом и как часто совершали религиозные обряды; как удовлетворяли свои сексуальные потребности, и что служило им отхожим местом?