— Чтоб вы сдохли, вражье племя!

и снова все стихло.

Нужный дом они узнали издали, по описанию певичкиной подруги: глухая ограда, увитая глицинией и виноградником, железная калитка и резной почтовый ящик: «Мисс Р. Вайн».

— Откройте, полиция!

…черта с два она признается. Начнет грозить покровителями, отопрется, что выгнала Нолана и понятия не имеет, кто проломил ему голову. А служанка, конечно же, подтвердит ее каждое слово.

…припугнуть?

— Мисс Вайн! Откройте!

…если она вообще дома.

И запах нашатыря сквозь едкую известь канавы. [здесь — хлорная известь. Использовалась для дезинфекции.]

Стоп.

Александр встряхнул головой и стиснул виски зашипевшего от боли констебля, проверяя каждую секунду. Калитка. Холодный влажный металл трясется от ударов кулака.

— Мисс Вайн! Откройте!

…она вообще дома? Может…

Нашатырь. От него зачесалось в носу, но хлор быстро перебил аммиак, и О’Коннор не успел осознать, что почувствовал — просто завоняло сильнее, а потом западный… да, северо-западный, — убедился Александр, отметив направление туманной ряби, — а потом северо-западный ветер понес нашатырь вниз по улице.

Констеблям даже в голову не пришло, что они вспугнули Потрошителя: убийца уничтожил свой запах и исчез. Не порталом, туманом — иначе он нашел бы след, отпечаток следа, память об отпечатке!

— Подсади.

О’Коннор оттолкнулся от сложенных в замок рук Смита, ухватившись за глицинию, подтянулся наверх и перемахнул через ограду.

— Мисс Вайн! Это полиция! — крикнул он, стукнув в темное окно небольшого домика.

Никто не отозвался, дверь была заперта. Майкл обошел дом в поисках черного хода или, если повезет, открытого окна, и громко выругался, обнаружив на заднем дворе укрытое туманным саваном тело.

…а на лице Александра впервые за день мелькнула улыбка.

Есть!

Охотничий инстинкт — первобытный, древний, — толкнул пламя вверх, подсветив глаза алым. По венам потек огонь, от предвкушения сладко заныло в груди; Александр дернул за волосы побледневшего констебля

— Не отводите взгляд!

и, раздувая ноздри, почти принюхиваясь, запустил в голову ирландца щупальца дара, осматривая тонкую пелену тумана вокруг Ребекки Вайн и его густые, плотные клубы, скопившиеся среди высоких флоксов на клумбе.

— Шон! Шон!.. Уилбер, твою мать! Ответь!

— Будь любезен, не напоминай мне о леди Дэмиан, — зашелестели газеты.

— На какое максимальное расстояние ты можешь уйти туманом?

— В идеальных условиях на пару миль, а что? — Шон отложил старую подшивку «Таймс» и заглянул в его сознание. — О. Поздравляю с новым делом. Выходит, в ближайшие дни ты будешь занят?

- По горло, — пробормотал Александр, отпустив констебля. Отмерил на карте Уайтчепела две мили. — Извинись за меня перед Шелл и контурами, которым я еще не представлен.

— Я не дома, с Шелл разговаривай сам.

— Уилбер, это твоя сестра.

— И твоя невеста. Кстати, ты уже выбрал день свадьбы?..

Александр дернул щекой и оборвал связь.

— Можете идти, — посмотрел он через плечо на сглатывающего тошноту констебля. — Вы мне очень помогли, мистер О’Коннор.

Тот кивнул и встал, держась за стену, пошел к двери. На висках ирландца багровели ожоги.

— Возьмите выходной, я прослежу, чтобы он был оплачен.

О’Коннор обернулся, хотел было что-то сказать, но вместо этого, зажав рот ладонью, выскочил из кабинета. Александр покачал головой, коротким движением пальцев захлопнул дверь и вернулся к разложенной на столе карте, испещренной пометками Эбберлайна.

Уайтчепел, зажатый между Спиталфилдс и Тауэром, спускался к приходу Святого Георгия; отложенные от Ромфорд-Стрит две мили пришлись как раз на середину реки. Значит, Потрошителя могли видеть в доках.

— Почему ты так думаешь? — скользнуло по затылку кубиком льда.

— Смотрите, Ваше Величество, — сказал Александр, демонстрируя исчезающую с туманом Риан. Эллиллон хватало тонкой нити, легчайшего облачка, чтобы пересечь пустоши из конца в конец. — А это Шон, — показал он Уилбера, входящего в плотную мглу у берегов Ганга. — В Уилбере одна восьмая Старой крови, но туман ему почти неподвластен. Как и Потрошителю — иначе он исчез бы, не отходя от тела мисс Вайн. Вместо этого убийца побежал к ограде, где туман гуще — я нашел отпечаток его каблука в цветнике. Разбавленная кровь не позволила бы ему уйти на север, против ветра, а значит, Потрошитель вышел в доках. — Александр обвел пальцем территорию в три квадратных мили. — Вот тут, у Санта-Катарины. Не выше, на прилегающих улицах его бы заметили и запомнили. А в доках вечная толчея, никто не станет присматриваться к выпавшему из тумана полукровке.

— Неплохо, — согласилась Королева. — Как ты собираешься искать его?

— По запаху нашатыря. Он резкий, кто-то должен был унюхать.

— Ты… — Леди Элизабет вдруг осеклась на полуслове. — Ты собираешься считывать весь район, Александр? Ты уже делал что-то подобное?

Прежде — нет.

— Это займет несколько недель, но ничего лучше я придумать не могу. У нас нет ни описания убийцы, ни критериев выбора жертв — только то, что в Потрошителе Старая кровь, он пахнет нашатырем и вскрывает тела с хирургической точностью.

— Покажи мне фотографии убитых.

Александр молча разложил одиннадцать фотокарточек в ряд.

Леди Элизабет надолго замолчала, рассматривая женщин глазами мага. Когда же Она заговорила, от эманаций Ее ярости с ладоней Александра посыпался иней.

— Ему нравится то, что он делает, нравится убивать — я чувствую его удовольствие и радость от прироста силы. — Иней перекинулся на стол, серебря столешницу, пополз по дереву. Добрался до графина, и вода покрылась тонкой корочкой льда. — Александр, найди эту тварь и приведи его ко мне. Я хочу, чтобы Потрошитель испытал то же самое, что эти несчастные. У тебя месяц.

— А потом, Дадли, ты избавишь меня от Райдера. У герцога десятая степень потенциала, у Потрошителя минимум шестая, они стоят друг друга. Добей того, кто выживет. Надеюсь, ты будешь успешнее, чем его кузен в Хиндостане.

Ландонские доки начинались у Тауэра и тянулись вниз по течению на тридцать пять миль, напоминая огромный растревоженный муравейник. Поднимались и уходили баржи, разгружались клиперы, расправляли паруса покидающие верфи бригантины. Разноголосые крики, глухие удары о деревянный настил, пароходные гудки и рынды было слышно за милю даже по ночам — работа не прекращалась ни на минуту, с той лишь разницей, что солнце заменяли фонари, а в конторах приказчиков загорались свечи.