общие впечатления того места, которому решено дать название города Софийска. Затем — стройка кругом; солдатики во всех местах: и на строениях, и на берегу. Везде щепа и сор. Место, впрочем, довольно возвышенное и удобное для заселения, хотя гигантских трудов стоила — по всему вероятию — очистка его, плотно и густо поросшего лесом. На гору ведет лестница. На самом берегу еще что-то застроили. Город покуда заселен только одними солдатами; часть из них ушла прорубать просеку к озеру Кизи и от озера Кизи к морю (версты с четыре уже прорубили, а всех около ста).

Один из моих солдатиков стоит на корме, глядит на Софийск, головой покачал и глубоко вздохнул. Я спросил:

— Кого тебе жалко?

Поднял вздох с самого донушка:

— А вот на город-от смотрю и всячески думаю: строили, строили. Сколько денег потеряли, а зачем все? Поставили бы станок — и так бы хорошо было.

— Да ведь город надо.

— Зачем город? Не надо города. Обошлись бы всячески и без города. Ведь есть город, Мариинск, близко.

— Да ведь, чудак, надо же где-нибудь начальству жить, чтобы народом-то управлять?

— Каким народом управлять? Много ли мы с вами народу видели, от Хабаровки ехадши?

— Все же, кавалер, лучше как город стоит, а не станок.

— Ничего не лучше!

— Толкуй с тобой!

Но солдатик мой везет свое:

— Зданьев-то настроили много, а что в них пути? Все на живую нитку. Дурак ведь медведь здешний — смирен...

— Как так?

— Напустить бы нашего, рассейского, умелого: ему бы тут и на одну ночь работы не хватило. А двух приставить — живо по бревнушку разметали бы...

Воспоследовал неистовый, довольный хохот. Рулевой, вообще смешливый, так и заныл. Слышу: и между гребцами кто-то хихикает; и правый гребец очень доволен и крепко осклабился, и ротозей солдатик, заменявший в артели должность повара, сначала гигикнул, а потом и его раскачало со смеху.

Тотчас же от Софийска подле берега начала изгибаться правая протока по направлению к озеру Кизи; на мелких лодках ее проходят смело. Левая протока глубже и полагается если не главной, то удобной; верстами пятью она длиннее правой и соединяется с ней в одно русло в 50 верстах ниже Мариинска, т. е. идет самостоятельно и разъединенно восемьдесят верст. Между обоими главными протоками образуется, таким образом, длинный остров, рассеченный ручьями и малыми протоками на множество побочных мелких островов (что заметно даже на скороспелой и крайне неверной почтовой карте реки Амура, изд. 1859 г.). Но особенно заметно это, когда проплывешь половину тридцативерстного пространства между двумя городами (упраздненным Мариинском и вновь сооружаемым Софийском). До половины этого пути Софийск продолжает виднеться и белеть своими новыми зданиями даже до того места, где торчит избенка с отшельником-солдатом, так называемый полустанок. Протокам, а вследствие того и островам нет числа. Этот лабиринт, этот архипелаг островов единственное (и последнее) место на всем Амуре. Ночью идти тут нет положительно никакой возможности. Острова и протоки перепутаны так, что непрерывной цепью окружают нас со всех сторон: не знаешь, куда идти и что выбрать; протоки все как будто одной ширины; у всех из них правый берег обрывистый и глубокий. В глинистых обрывах его стрижи понаделали норки и мечутся около них, словно мухи, в огромном количестве. Течение по берегам мырит воду: вероятно, тут и сильная глубина, и, может быть, подводные ключи бьют: вода ходит большими кругами и образует почасту во многих местах воронки.

Соблазнительны для нас и правые протоки; обещают удачное плавание и левые. Нет ни одного знака, ни одной приметы, которая бы указывала нам настоящую дорогу. Плывем наугад, помня предостережение и совет держаться с половины пути правой стороны; но там боимся попасть в большую мелкую протоку. Боимся плыть и влево, чтобы не уйти далеко: хочется видеть Мариинск. Плывем долго и много; попали в какую-то узенькую протоку, в которой весла наши задевают за оба берега. Мы, несомненно, запутались и остановились у первого острова. Остров этот оказался песчаный и с диковинкой: видим несколько деревьев, вершинами как будто связанных до того, что в таком виде образовали род алей, или лучше — полукруглых ворот, под самым крайним сводом которых стоит что-то белое, берестяное, род улья. От улья этого по песку к берегу идут в два ряда колышки, образующие род тропинки, дорожки, ведущей прямо в воду. Налево от улья, низенького и широкого, к кустам вытянута и брошена лодка, довольно уже почернелая и с веслами.

— Что это такое?

— Гольд потерялся.

— Как потерялся?

— Сдох тут.

— Как сдох?

— Потонул, значит. Тут ему могилу сделали и вишь какую честь воздали. Промышленник, надо быть, был...

С трудом, при неистово бурном и враждебном нам ветре, тянулись мы вперед. В средине самой широкой и едва ли не главной протоки вытянулась мель, вся уже затянутая в зелень — будущий (и недалекий уже) остров. От правого острова отошла новая отмель; воды на ней сначала оказывалось на два аршина, а потом сделалось на пол-аршина. Мы стукнулись и остановились. С великим трудом и после сильных и долгих блужданий мы выбрались в главное русло Амура, и перед нами сверкали уже огоньки селения Кизи и экс-города Мариинска.

Селению Кизи предшествует скала, на которой выстроен красивый домик фермы (принадлежащей командиру портов Восточного океана П. В. Казакевичу). По низменности растянуты казенные здания казарм, между ними — окончательно отстроенная церковь, дом священника, купеческая лавка. Общий вид селения очень недурен; поблизости его идет та неширокая протока, которая соединяет главное русло Амура с озером Кизи, расположенным не дальше версты от селения, получившего его имя. Озеро это, говорят, мелко и удобно для прохода только мелких судов, но, подвергнутое влиянию воды амурской, в некоторые годы и на некоторое время оно наполняется до значительной глубины. Окруженное отчасти горами, отрогами внутреннего хребта (Геонга?), отчасти низменностями, озеро это, широкое и длинное, важно в том отношении, что сокращает путь от Амура до гавани Де-Кастри, находящейся уже в Восточном океане. От селения Кизи до поста нашего в этой гавани давно уже существует сообщение (наполовину в лодке по озеру и на другую половину по просеке); сообщение это нельзя назвать правильным, но и нельзя сказать, чтобы оно было особенно часто; просеку, проложенную к гавани, также нельзя считать удобным путем и окончательной дорогой; и то и другое ждет еще будущего; настоящее и тускло, и печально, и малонадежно. Озеро