Кизи, несмотря на неудобства, представляемые его мелководьем во все лето, должно, однако, останавливать на себе административное и стратегическое внимание. Амур как будто хотел на этом месте сократить свое долгое течение и повернуть прямо к морю. Но попутные каменные твердыни гор позволили ему только заполнить водой подгорную котловину, вылиться в озеро, но не идти дальше ни речкой, даже ни ручейком. С другой стороны низменные, степные приволья левого берега достаточно соблазняли и обеспечивали возможность прорыва, и река, как будто надломившись об кизинскую, спопутную скалу, взяла влево и тотчас у ближайшей скалы повернула вместо юго-востока прямо на северо-восток, разлившись на бесчисленное множество мелких протоков и засыпавшись значительным числом крупных и небольших островов. И действительно, Амур в этом месте замечательно широк и глубок. В весеннюю воду он, говорят, разливается на неоглядное пространство по низовьям левого берега и даже заливает весь тот низменный, болотистый перешеек, который отделяет селение Кизи от Мариинска и находится в связи с низменностями прибрежьев озера. Из низменностей перешейка этого по отлогим прикрутостям разбросалось и то селение, которое носило название города Мариинска[21]. Мариинск замечательно больше и населеннее не только соседнего Кизи, но и многих других, лежащих по Амуру. Некоторое сходство имеет он с Хабаровкой, представляя, в свою очередь, тот же вид военного лагеря, остановившегося на долгую и продолжительную стоянку. Батальонный командир выстроил для себя на лучшем, выгодном и возвышенном месте бревенчатый дом с крылечком и выставил подле последнего неизбежный денежный ящик на колесах, выкрашенный зеленой краской, и приставил к нему часового. Кое-кто из офицеров и даже из солдат — многие успели также обзавестись домами собственными, может быть, по скорости и непрочно сделанными, холодными и тесными, но во всяком случае также бревенчатыми. Построили госпиталь, баню, сараи для казенных складов и цейхгауз. Изворотливый, ловкий и падкий на барыши купец, откуда ни взявшись, поспешил пристроить к господам военным людям и свой домишко. В домишке этом, в одной из комнат его, он понаделал полки и разложил на них кое-какие попавшиеся под руку товары: красные и некрасные; комнату эту разгородил надвое прилавком; на прилавок чернильницу поставил, счеты положил и стал маклачить, торговать на мелкоту, но преимущественно вином и водкой. Когда немного оправились дела его, он над дверями приколотил вывеску, во многих местах починил свою хату, еще больше накупил в Николаевске товаров и опять на следующий год повел торговлю, и опять преимущественно вином и водкой.

Мариинск от Хабаровки отличается, может быть, тем только, что в нем замечательно больше вольных поселенцев и целая улица наполнилась домами частных собственников; но и здесь, так же как и там, преобладающее население военное. Нет в Мариинске церкви, нет даже и часовни; жители его ходят молиться за две версты, в Кизи. На том месте, где теперь поместились эти два русских селения, существовала деревня гольдов Кизи, оставившая после себя только одно название, перешедшее по наследству к новому русскому селению. На скале Мариинской, по обыкновению, существовал гольдский храм, также в свою очередь теперь оставленный ими и позабытый даже с бурханами.

От Мариинска вниз по Амуру живет уже другое инородческое племя — гиляки, совершенно отличное от мирного гольдского племени. Крайняя скуластость, свидетельствующая об необлыжном монгольском происхождении гиляцкого племени; крупные и суровые черты лица; самый взгляд, в котором много зверства и дерзости, — все это заметно и для простого глаза — отличает суровых гиляков от кротких и мирных гольдов. Гиляцкое племя искало и нашло более суровые страны; оно потянулось к морю, как будто отыскивая опасности, и разбрелось по всем тем местам, которые негостеприимны и по климату, и по качеству почвы, каковы устья Амура, северные прибрежья Охотского моря и северные берега острова Сахалина. Много рассказывают об их зверских наклонностях, об их жажде к крови, негостеприимных и грубых приемах, оказанных новым пришельцам на их старые пепелища, об отправлении мирных религиозных празднеств с участием в долгой и свирепой борьбе с нарочно откармливаемым целый год медведем. Говорят об их изумительной ловкости на воде при самых опасных промыслах, каковы, напр., промыслы белуг и тюленей; но положительно все согласны отличать и признавать гиляков отдельным, самостоятельным племенем от гольдского, хотя бы они и сходились в одинаковости производства промыслов, домашнего быта, в подробностях одежды, хотя бы носили те же косы и так же бы беспрестанно курили ганзы и мужчины, и женщины, и дети. Если признавать гольдов одичавшим племенем маньчжур, то гиляки, по всему вероятию, осколок монгольского племени и, может быть, разновидность племени тунгусов (их ближайших соседей), с той только разницей, что тунгусы гораздо миролюбивее амурских и приморских гиляков. Этими гиляками населены все те места низовьев Амура, которые нанесены даже и на почтовую карту: все эти Тыр, Кабачь, Кальго, Табах, Мяго, Сабах, Проньга и проч.

Вереде этого народа и среди его давних поселений расселены первые поселенцы из крестьян Иркутской губернии и Забайкальской области. Селения этих крестьян (носящие в большей части случаев имена праздников, отправляемых крестьянами на местах их родины) в числе пяти помещены ниже Мариинска. Это — Иркутское, Богородское, Михайловское, Ново-Михайловское и Воскресенское. Основание этих сел — одновременно с водворением первых казаков и основанием первых амурских станиц в верховьях реки. В каждом из этих крестьянских селений предложено выстроить церковь, но церкви существуют пока только в двух селениях: Богородском и Михайловском. Это последнее люднее и обстроено лучше других. Если судить по замечательному количеству домов, по внешнему виду села, разбросанного по горе и разделенного оврагом на две половины, — крестьяне поселились лучше. Обеспеченные гарантирующими их льготами, они скоро успели выстроить хорошие, теплые дома с надворными строениями, имеющими законченный вид; много расчистили лесу, завели пашни, раскопали огороды и второй год уже успевают продавать в Николаевске картофель и другие овощи, хотя расстояние до города и заметно большое (около полутораста верст). Выгода новых мест жительства, по сравнению с оставленными прежними местами родины, остается, конечно, на стороне последних, но крестьяне довольны отчасти и остановились на заманчивых преимуществах от рекрутчины и всяких податей. В Михайловском выстроен даже дом для сельской школы; сооружена большая и поместительная церковь; крестьяне живут в довольстве; едят сыто и сладко. Все другие крестьянские селения малы и только как будто зачатки будущих больших сел (таковы в особенности Ново-Михайловское, Воскресенское и Иркутское). Все они расположены один от другого в замечательно равном расстоянии (в сорок верст). Амур в этих низовых частях своих между Мариинском и Николаевском (на пространстве с лишком в