– Я полагаю, нам с вами уместнее помолиться за его Удачу, а вернее сказать – за ошибку Марандила…

Маленькая трехместная гондола причалила у спускающейся к воде лестницы, чтобы принять на борт господина в багровом плаще и шляпе с черным плюмажем, а затем начала неспешно пересекать озеро. Тут на лице Джакузи появилось какое-то сонное выражение; он неторопливо извлек золоченый сангиновый карандашик, начертал несколько слов на салфетке, перевернул ее текстом вниз и со словами: «Ладно. Делайте ваши ставки…» передал карандаш Альмандину. Тот в свой черед сделал такую же запись, и теперь оба они безмолвно наблюдали за развитием мизансцены.

Гондола описала не вполне замкнутый треугольник и вернулась к лестнице, соседней с той, откуда начала свое движение. Место это было издавна облюбовано компанией прокаженных, закутанных в глухие полосатые балахоны, – они кормились здесь подаянием. «Холодная проказа» – болезнь смертельная и неизлечимая, однако в отличие от проказы «горячей» практически незаразная (ее можно подхватить, лишь если сам раздавишь одно из тех мелких кровянистых вздутий, которыми покрыты руки и лицо больного, или, к примеру, выпьешь с ним молока из одной кружки), а потому заболевших ею никогда не изгоняли из поселений; кхандские хакимиане даже почитали их за особо угодных Богу. День за днем эти скорбные фигуры, затянутые в свои полосатые саваны, безмолвно взывали к милосердию горожан и как бы напоминали им: сравните-ка это с тем, что кажется вам несчастьями в вашей обыденной жизни… Они были до того неподвижны, что казались просто неким архитектурным элементом вроде каменных кнехтов для швартовки гондол; поэтому когда одно из этих матерчатых изваяний вдруг встало и, чуть прихрамывая, двинулось к лестнице, стало ясно – вот оно, началось…

Прокаженный ступил на верхнюю ступеньку, и в руке его мелькнул извлеченный из рукава лиловый головной платок. В тот же миг компания зевак, толпившихся вокруг уличного фокусника – тот жонглировал тремя кинжалами ярдах в двадцати от лестницы, – распалась: двое рванули вправо и влево, отрезая человеку в балахоне пути к отступлению, а двое других и сам фокусник, расхватав порхавшие в воздухе клинки, ринулись прямиком к добыче. Вот тут-то и стало ясно, что человек малость не рассчитал: начал спускаться к воде, когда гондола была далековато – ярдах в пятнадцати от берега. Впрочем, он бы, наверное, все равно успел спрыгнуть в лодку и спастись, если бы не трусость пассажира в багровом плаще: тот, узрев трех вооруженных преследователей, перепугался настолько, что гондольер, повинуясь его панической жестикуляции, немедля начал отгребать прочь, бросив подельника на произвол судьбы. Человек в балахоне отчаянно заметался по нижней, уходящей в воду, ступеньке – спасения ждать было неоткуда. Парою секунд спустя его настигли «зеваки»: они мгновенно заломили ему руки за спину, а «жонглер» коротко, без замаха, врубил по печени и тут же, на возвратном движении, – ребром ладони по шее. Вот и все. «За задницу – и в конвертик»…

Однако когда «прокаженного» волоком вытащили с лестницы на набережную, вокруг сразу столпился возмущенный народ: к такому обращению с больными здесь как-то не привыкли. Двое случившихся поблизости хакимиан в желтых тюбетейках паломников незамедлительно вступились за «божьего человека», и возникший скандал стал плавно перерастать в драку. Люди Марандила со всех концов площади прорывались – плечом вперед – сквозь густеющую толпу к месту событий, а где-то в отдалении уже раздавалась скребущая по нервам трель полицейского свистка… Человек в багровом плаще тем временем высадился на берег за три лестницы от места свалки, отпустил гондолу и неторопливо двинулся прочь; по всему было видать, что судьба лжепрокаженного его не больно-то заботит.

– Ну, как вам представление, дорогой Джакузи?

– Превосходно. Положительно, в Тангорне погиб великий режиссер…

Выражение лица вице-директора по оперативной работе вроде бы ничуть не изменилось, однако Альмандин знал своего сотрудника много лет, а потому видел: страшное напряжение, в котором тот пребывал последние минут десять, утекло прочь, и в уголках его губ рождалась тень торжествующей улыбки. Что ж, это и его победа тоже… Джакузи тем временем остановил спешащего мимо официанта:

– Друг мой, бутылку нурнонского!

– Не боишься спугнуть фарт?

– Ничуть. Все уже позади, и Марандил теперь, считай, у нас в кармане.

Ожидая нурнонское, они с любопытством наблюдали за тем, как развиваются события на набережной. Потасовка там внезапно прекратилась (хотя гвалт, пожалуй, даже усилился), и на месте свалки как-то само собою возникло пустое пространство, посреди которого лежал человек в балахоне, тщетно пытающийся привстать на четвереньки. «Зеваки» и «жонглер» между тем полностью утратили интерес к своей жертве: они не только выпустили ее из рук, но и резко попятились назад, в толпу; правый разглядывал свои ладони, и на лице его был ужас.

– Видите, шеф, до ребят наконец дошло, что прокаженный-то – самый настоящий! А это ведь не тот случай, когда уместно выражение «лучше поздно, чем никогда»… Хватая его, они наверняка раздавили кучу гнойничков на руках и по уши перемазались сукровицей, так что теперь вся троица – покойники… Реагируют весьма эмоционально, но мне трудно их осуждать… Узнать, что жить тебе осталось (если это можно назвать жизнью) несколько месяцев, – довольно яркая новость, тут трудно сохранить невозмутимость.

– Прокаженный, надо полагать не остался внакладе?

– Уж это наверняка! Думаю, каждый из полученных тумаков принес ему не меньше, чем кастамирку: Тангорн не из тех недоумков, что норовят сэкономить на мелочах… Как это называют у них, на Севере «на дерьме сметану собирать», да?

Когда нурнонское золотистыми ключами вскипело в бокалах, Джакузи нахально (сегодня имел полное на то право) спросил: «Кто платит?» Альмандин согласно кивнул и перевернул свою салфетку, потом сравнил обе записи и честно признал: «Придется мне». На его салфетке было единственное слово – «Гондольер», а у вице-директора по оперативной работе значилось: «Гондольер – Т. На берегу будет акция прикрытия».

Когда на набережной затихли последние отголоски скандала, а прокаженный занял свое привычное место, Альмандин с любопытством спросил:

– Слушай, если бы на месте этого болвана Марандила был ты… Я не спрашиваю: сумел ли бы ты взять барона (такой вопрос оскорбителен), но мне интересно – сколько человек бы тебе понадобилось? Против ихних тридцати двух?..

Джакузи с полминуты что-то прикидывал, озирая набережные, а потом вынес свой вердикт:

– Трое. Причем совершенно не обязательны суперфехтовальщики или мастера рукопашного боя; надо только, чтобы они умели – хотя бы по минимуму – работать с метательной шелковой сетью. Видите – все три здешних канала впадают в озеро под низенькими мостами: их просвет – явно меньше десяти футов. Ставлю на каждый по человеку: то, что объект захвата – гондольер, вполне очевидно, но в любом случае у нас была бы система сигнализации… Когда он проплывает под мостиком, оперативник роняет сверху сеть, дальше – прыжок вниз, прямо в гондолу, и укол иглою, смазанной соком манцениллы… Вы были абсолютно правы, шеф: эта его затея – совершеннейшая авантюра, расчет на дурака. Отвлекающий маневр с прокаженным был очень неплох, но это не меняет сути дела… Ни один профессионал не стал бы так совать голову в петлю. Он действительно всего лишь любитель – хотя и блестящий, и удачливый; ему повезет раз, повезет другой, но на третий он таки свернет себе шею…