— Только не говори, что собрался его пристрелить, — сказал Фергюсон, кутаясь в плащ от пронзительного ветра. — Половина света считает меня сумасшедшим. И я не хотел бы доказывать их правоту, не позавтракав.

Малкольм опустил руку, стараясь не разрядить пистолет между ними.

— Должен признаться, мне хочется его ранить.

— Ты стреляешь вполовину хуже меня. Если пробьешь его сердце, придется бежать на Континент.

— Ставлю пятьдесят фунтов на то, что я как стрелок дам тебе фору.

Фергюсон фыркнул.

— По рукам. Но проверим это на мишенях в Шотландии, не на паршивце Кэсселе. Его секундант сказал, что он не будет в тебя целиться: если он случайно тебя убьет, его тут же повесят за это.

— Хорошо, — мрачно сказал Малкольм. — Я его не убью. Твои деньги сгладят разочарование.

В это утро он должен был готовиться к заседанию парламента. Но, по жестокой иронии судьбы, обнаружил, что поставленная задача — вхождение в политику и спасение Нагорий — оказалась последней в списке того, чем он действительно хотел заниматься.

Он хотел быть в постели Эмили. Хотел видеть, как солнце золотит ее волосы. Хотел, чтобы его руки сказали за него то, в чем он не смел признаться.

Но он был не там, где хотел, и занимался не тем. Он стоял на одном из самых известных полей Англии, на пожухлой осенней траве, портил вторую пару лучших своих сапог в грязи после вчерашнего дождя и ждал незаконной дуэли, которая может стоить ему всего, не совладай он с пистолетом. Он собирался стать спокойным, собранным, ответственным. Таким, как брат Эмили, но не Фергюсон.

Который, конечно же, согласился быть его секундантом. Граф Солфорд в это время наверняка еще спал или, возможно, закрылся в своем кабинете с книгой о древних камнях. Возможно, в тех книгах и говорилось о том, что такое испорченная репутация.

Малкольм выдохнул, наблюдая за облачком пара в холодном воздухе.

— Ну и где этот ублюдок? Я хочу со всем этим покончить.

Кэссель вызвал Малкольма на дуэль после удара в «Уайтсе». Но, откровенно говоря, причиной был не удар, хотя Малкольм вполне понимал раздражение человека, которому второй раз за год ломают нос из-за Эмили. Вызов прозвучал, когда Малкольм назвал его лордом Грандисоном — выдуманным именем, которым Эмили назвала его в книге.

Фергюсон вытащил часы.

— У них еще пять минут. Его секундант, лорд Бил, согласился привезти доктора, так что они могут и припоздниться.

Малкольм уложил пистолет обратно в ящик.

— Мы слишком стары для этого, Фергюсон.

— Для чего? Для медлительности?

— Ты знаешь, о чем я, — Малкольм указал на поле. — Незаконная дуэль, с нашими-то титулами?

Фергюсон раскрыл рот. И снова закрыл его.

— Что? — спросил Малкольм.

Его друг покачал головой.

— После дуэли. Не хочу, чтобы у тебя закипела кровь до того, как окажешься вне опасности.

Малкольм вздохнул, но спорить не стал. Звук приближающегося экипажа возвестил о прибытии Кэсселя. Фергюсон был прав — ярость на дуэли повышала шансы случайно убить своего противника.

Все оказалось куда проще, чем ожидал Малкольм. Кэссель сошел на землю в сопровождении лорда Била. Сонный мужчина, сидевший рядом с кучером на козлах, с полным отсутствием интереса следил за их приготовлениями. Если дуэлянтам понадобится доктор, Малкольм надеялся, что он хотя бы проснется, прежде чем разбираться с раной.

Фергюсон и Бил уже обсудили условия дуэли. Малкольм и Кэссель должны были лишь закончить начатое.

— Лорд Кэссель, — сказал Малкольм с положенным поклоном.

— Лорд Карнэч, — ответил тот. — Готовы ли вы извиниться за поведение своей жены?

— Нет. Готовы ли вы извиниться за грубые высказывания о ней?

Кэссель оскалился:

— Никогда.

Малкольм вздохнул.

— Что ж, к делу. Ротвел, будь добр, отсчитай шаги.

Фергюсон кивнул. Кэссель выбрал себе оружие из дуэльного ящика. Малкольм взял свой пистолет. Оба отступили на положенное количество шагов.

Малкольм глубоко вздохнул. Холодный воздух обжигал легкие. Если план сработает, все закончится через минуту. Но сердце не желало успокоиться. Если пойдет не по плану, последним воспоминанием об Эмили будет их ссора.

И его последним действием на земле будет смерть за женщину, которая даже не знала, что он за нее дрался.

Он заставил себя успокоиться. Ни один лэрд Карнэч не умирал от руки англичанина, и он не станет первым. Услышав крик Фергюсона, он обернулся, прицелился и выстрелил.

— Я не могу поверить, что ты попал в мою шляпу, — в пятый раз повторил Фергюсон по дороге в «Уайтс». Малкольм расположился напротив него.

— Ты же не разрешил мне стрелять в Кэсселя. А я не хотел, чтобы утро прошло впустую.

Кэссель разрядил пистолет в землю, не рискнув целиться в Малкольма. Дуэли хватило, чтобы спасти его гордость — он не рискнул случайным выстрелом, который мог убить графа. Малкольм должен был поступить так же, но поддался секундному импульсу. Фергюсон завизжал, как девчонка, и это того стоило — хотя придется, конечно же, отплатить другу оказанной однажды услугой.

— Я, наверное, должен быть благодарен, — пробормотал Фергюсон. — Я больше не буду считаться самым безумным лордом скоттов во всем Лондоне.

Слухи наверняка пойдут. Когда с Фергюсона слетела шляпа, Кэссель сумел вытаращить глаза, несмотря на синяки вокруг сломанного носа.

Выстрелы разбудили доктора — и тот мгновенно потерял сознание, решив, что потерял герцога Ротвела навсегда. Доктор едва не упал с козел, но кучер лорда Била успел подхватить его и удержать.

— Что ж, Кэсселю теперь будет о чем поговорить в «Уайтсе», не вспоминая о безрассудстве моей жены.

— Что ты там говорил до дуэли? Утверждал, что мы слишком стары для этого?

Малкольм пожал плечами.

— Мы с тобой пэры, давно переставшие быть школярами. Нам стоило бы работать, а не размениваться на дуэли.

Фергюсон фыркнул.

— Я и забыл, что ты никогда не жил в Лондоне. Оглянись, когда снова зайдешь в «Уайтс». Те, кто не пристрастился к игре, либо пьют, либо распутничают, либо так одержимы Красавчиком Браммелом[2], что беспокоятся только о способах повязать галстук.

— То, что другие пренебрегают своими обязанностями, не дает мне права поступать так же.

— Правда. — Фергюсон ковырнул пальцем дыру на шляпе и повертел кистью. — Но зачем заставлять себя выбирать лишь одну из крайностей?