Поппи перехватила взгляд Лили.

— Что мы очень требовательны и к себе, и к другим. Мои земляки превыше всего ставят мораль и христианские ценности. И если бы они хоть на минуту поверили, что Лили действительно совершила то, в чем ее обвинили ваши коллеги, то вся моя семья подверглась бы остракизму, но этого, как видите, не случилось.

— А для вашей мамы это не тяжело?

Недоверие снова шевельнулось у нее в душе. Этот вопрос так походил на интервью… Но Поппи была настороже.

— Почему вы спросили?

— Я читал, что она не ладила с Лили. Отсюда следует, что ваша мама, скорее всего, страдает от всего происходящего.

— Полагаю, любая мать в подобной ситуации будет страдать, при любых обстоятельствах.

— Вы правы, — тихо сказал Гриффин.

Потом он о чем-то задумался. Поппи ждала. Наконец, так же тихо Гриффин продолжил:

— У меня есть сестра. Четверо братьев, но только одна сестра. Им бы с моей матерью, как единственным женщинам в доме, жить душа в душу, но, увы, это не так. Они постоянно ссорились. Синди была упряма и всегда поступала по-своему. В конце концов, мама сдалась и оставила ее в покое. Нельзя же всю жизнь опекать детей. Синди уехала, как только ей исполнилось восемнадцать. С тех пор она совершила, наверное, все мыслимые ошибки: водила дружбу с недостойными парнями, забеременела, сделала аборт, поступила в колледж, была исключена оттуда, покатилась по наклонной… Мама все время утверждала, что не имеет к этому никакого отношения, но страдала всякий раз, как с Синди что-нибудь приключалось. Мы постоянно говорили ей о том, что она и дочь уже давно чужие. Мама кивала и даже соглашалась с нами, но в ее глазах была такая боль…

— А теперь они помирились?

— Мама уже умерла.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже. Жизнь без нее стала совсем другой. Все ее дети разъехались по стране, но ради нее мы всегда готовы были собраться дома на праздники.

— А отец жив?

— Жив и даже не по годам резв. Он женился на маме в двадцать лет, так что в молодости не успел, как говорится, нагуляться всласть. Теперь компенсирует этот пробел. За пять лет он уже пять раз влюблялся. Так что ради встречи с ним никому не захочется тащиться домой, даже на праздники.

— Но если он счастлив с этими женщинами…

— Ни одна из них мне не мать. — Гриффин, очевидно, смутился. — Но зачем я вам все это рассказываю? Глупо и ни к чему не имеет отношения.

— Это относится к вам.

— Но не касается ни вас, ни вашей сестры. Так вы мне ничего не скажете?

— О Лили? Нет.

— Тогда о вас?

— Я уже и так наговорила слишком много.

— Еще одно слово. Скажите мне только одно слово. Что угодно.

Поппи хотела сказать, что чуть не получила степень по лесоводству, но побоялась вопроса о том, почему работает в офисе. Она призналась бы, что любит прогулки, но ведь спросить, какой у нее любимый вид спорта. Тогда мала, не сказать ли, что Арманд Бейн, финансирующий «Лейк ньюс» и знающий всех и все в издательском бизнесе, насолит Гриффину, если тот попытается выудить у нее какую-нибудь информацию. Но упоминание об издателе местной газеты могло иметь и иные последствия. А вдруг Гриффин позвонит Арманду которого никто не предупредил, чтобы он не вздумал и намек, суть о том, что Поппи Блейк — инвалид?

И потому она проговорила:

— Мой дом расположен на берегу озера. Сейчас я смотрю в окно. Стоит прекрасная ночь. Не очень холодно. Выходные, скорее всего, будут солнечными и теплыми.

— О! Я как раз подумывал, не отправиться ли в субботу на прогулку. Я живу в Нью-Джерси. Запросто заеду за вами.

Сердце Поппи заколотилось.

— Не очень удачная идея.

— Почему?

— Много машин. Пробки. Золотая осень. Все заняты делами. И потом, повсюду будет полно автобусов… Люди отправятся за город… Знаете, машины, мотоциклы… Одно происшествие — и движение на шоссе остановится на много миль. Тут в это время года теснее, чем в городском зоопарке. Кроме того, меня дома не будет, а с вами у нас больше никто не станет разговаривать, так что совершенно не имеет смысла сюда приезжать.

— А где же вы будете?

— Уеду, — сказала Поппи.

— Очень жаль, — огорчился Гриффин. — Могли бы неплохо провести время.

«Да, — подумала Поппи, уже положив трубку, — могли бы неплохо провести время». Но она не любила сослагательное наклонение и потому не стала долго размышлять об этом.

Однако в тайном уголке ее души осталась мечта.

Большую часть субботы Джон провел в офисе. Время от времени он выбирался на улицу: то дойти до почты, то пообедать у Чарли, то прогуляться по ремесленной ярмарке, устроенной в центре города. Здесь стояли палатки с плетеными корзинами, гирляндами бальзамина, макаными свечами и шерстяными платками, связанными местными мастерицами. Свои работы продавали живописцы, резчики по дереву и камню. Словом, тут было на что посмотреть. Но больше всего Джона интересовали люди, большинство из них он знал лично. Незнакомые же относились числу любителей осенних загородных прогулок и завернули на ярмарку, чтобы купить сувенир на память.

Были здесь и подозрительные личности. В одном из приезжих Джон узнал репортера из Конкорда, и ему показалось, что он видел еще одного — из Спрингфилда. Он готов был побиться об заклад, что двое одинаково одетых чужаков — с телевидения. Местные принимали их весьма холодно.

Вернувшись в офис с собранными на ярмарке новостями, Джон добавил их к материалам для следующего выпуска газеты, сложенным в отдельную папку. Потом поработал над передовой статьей, где сообщалось о позавчерашнем происшествии в Эшкрофте: ружье, случайно попавшее в руки трехлетнего ребенка, выстрелило. Однако большую часть времени Джон изучал досье Терри Салливана. Ему очень хотелось выяснить, почему репортер «Пост» так часто переезжал.

В офис сквозь распахнутые окна доносился аромат яблок в сахарном сиропе. Это лакомство по традиции готовили члены Садового клуба, собравшись вокруг огромного котла, подвешенного над костром на городском пляже. Погода для такого мероприятия была идеальная — достаточно прохладная, чтобы глазурь быстро застывала на яблоках, но достаточно теплая, чтобы люди подолгу не расходились, дожидаясь добавки. Джон и сам пошел бы на пляж, если бы его не захватило то, что он увидел на экране монитора.

Последовательно перебирая сетевые адреса в списке, он периодически звонил по телефону. Выйдя из виртуального пространства к семи вечера, Джон поехал домой, решив записать кое-какие мысли. Но как только солнце склонилось к вершинам Деревьев и стало янтарно-красным, его потянуло к озеру. Натянув свитер поверх футболки и надев шорты, он столкнул каноэ на воду. Прыгнув в него, взял весло и направил суденышко подальше от берега.