— А я понимаю, — вмешалась Лили. Сердце ее разрывалось от жалости к Ханне. Плохо было уже то, что Роуз так думала. Еще хуже то, что она не стеснялась говорить об этом. И уж совсем недопустимы подобные речи при ребенке.

Роуз взглянула на Лили со скептической усмешкой:

— Отлично. Вот ты и займись этим.

— С удовольствием. — Лили протянула руку племяннице. — Проводи меня до машины. Я должна знать, как ты хочешь все устроить.

За те пару секунд, пока Ханна шла к ней, Лили вдруг испугалась, что еще больше осложнит отношения девочки с матерью. Но она не могла спокойно смотреть, как у несчастного ребенка развивают комплекс неполноценности. Кто-то же должен вступиться за Ханну! У Лили для этого была Селия, но у Ханны, кажется, нет вообще никого.

Она взяла племянницу за руку и, проходя мимо Майды, тихо сказала:

— Я приеду утром в понедельник.

Майда промолчала. У нее был ошеломленный вид, но вовсе не из-за Лили. Глаза ее остановились на Роуз.

Гриффин Хьюс, тот самый абонент с сексуальным баритоном, снова позвонил шефу полиции в пятницу, в тот же час, что и три дня назад. Поппи не верила в подобную забывчивость или тупость. Не застав Вилли Джейка на работе во вторник в половине восьмого вечера, незачем пытаться сделать это в конце недели. Нынешний звонок свидетельствовал только об одном: Гриффин хотел поговорить не с Вилли Джейком, а с самой Поппи.

Хотя, возможно, это всего лишь фантазия.

Однако после их прошлой беседы эта фантазия обрела некие очертания. Поппи живо представляла себе рыжие волосы, голубые глаза и аккуратные маленькие уши. Но поразительнее всего был этот голос. Низкий и чарующий.

— Ну, привет, привет! — весело сказала она, как только нажала кнопку на пульте под замигавшей зеленой лампочкой.

— Привет, Поппи. Как поживаете?

— Прекрасно. Но если вы ищете Вилли Джейка, то его нет.

— Опять дома, да?

— Ага.

— Ну и ладно, — с обезоруживающей беззаботностью отозвался Гриффин. — На самом деле я вам звоню. Ходят слухи, что Лили вернулась домой. Я подумал, что уж вы-то наверняка знаете.

Поппи, конечно, знала. Но, Боже правый, какой обольстительный голос у этого человека!

— Одно дело — знать, другое — говорить об этом.

— А мне вы скажете?

— He-а. Тут я твердо стою на своем.

Голос в наушниках упал еще на два тона ниже:

— Но я не враг.

— Любой чужак, который собирается делать деньги на моей сестренке и этой выдуманной истории, — мне не друг, — отрезала Поппи, впрочем, вполне миролюбиво. Нельзя же иначе разговаривать с таким очаровательным человеком.

— Но я хочу ей помочь, — сообщил Гриффин и тут же спросил: — А ваши друзья и сегодня у вас?

Поппи подмигнула сестре, стоявшей возле двери. Они только что пообедали. Сегодня Лили привезла рецепт цыпленка с лимоном, который они вместе и освоили. Получилось отменное блюдо.

Гриффин, конечно, имел в виду тех гостей, что были здесь во вторник.

— Нет, — ответила Поппи, — их тут нет.

— Тогда скажите, сколько вам лет.

Она поудобнее села в своем кресле.

— Тридцать два.

— Ай-ай-ай. Многовато. А волосы у вас какие?

— Седые.

— Врете.

— Вру. Они каштановые. И короткие. Возможно, даже короче, чем ваши.

— Есть особые причины?

Ну конечно, такие причины были, но Поппи не думала, что он о них догадался.

— А почему вы спросили?

— Это один из наших коварных журналистских приемов. На первый взгляд, вроде бы бесхитростный вопрос, а на самом деле именно так мы выведываем самые сокровенные тайны. Вот, к примеру, если вы коротко стрижетесь ради удобства, значит, не любите заниматься своей внешностью, чувствуете себя этакой отвязной и раскованной. Понимаете, о чем я? Если ради стиля, значит, вы модница. Если считаете, что нельзя прятать под волосами потрясающе красивую форму головы, значит, вы тщеславны. Если носите такую стрижку только потому… потому что вы так привыкли, — надеюсь, вы улавливаете смысл моих слов? — то вы просто самоуверенны. Так что же?

Поппи на минуту задумалась.

— Скорее, первое.

— Отвязная и раскованная? Сомневаюсь. Вы слишком скрытны. Но возможно, вы стали такой, живя в этом городе? Знаете, я ведь все время думаю о той истории, которую вы мне в прошлый раз рассказали. Помните, о Джеймсе Эверелле Генри? У меня есть вопрос.

Поппи удивило, что он помнит полное имя лесопильного магната.

— Какой?

— Вы говорили, что чем настырнее ведут себя чужаки, тем сильнее замыкаются ваши земляки. Значит ли это, что все вы безоговорочно верите Лили? Или молчите только из принципа?

Поппи посмотрела на сестру.

— Это значит, что мы верим Лили.

Она, правда, не могла бы поручиться за всех, но ей просто не хотелось говорить ничего иного. И совсем не для того, чтобы утешить сестру, а лишь для того, чтобы Гриффин Хьюс передал все это своим знакомым и коллегам.

— А я знаю еще историю. Хотите послушать?

— Конечно.

— Однажды, — начала Поппи, — когда Лейк-Генри был Ньюстоном… Я ведь говорила вам, как назывался прежде наш город, не так ли?

— Да.

— Это название он получил в честь родного города первых здешних поселенцев — выходцев из Вестона.

— Вот как?

— Так вот, когда Лейк-Генри был еще Ньюстоном, здесь появилась колония полигамистов. Они облюбовали эти края и обосновались в Ньюстоне.

— Полигамисты?

— Да. Им просто понравилось наше озеро, и, купив несколько домов, они начали сюда переезжать. Вскоре местные поняли, что происходит за стенами домов, и, позвольте заметить, когда это обнаружилось, они все возмутились. То есть это был всеобщий протест. Все: богатые и бедные, постоянные жители и дачники баптистская, епископальная и конгрегатская церковь, — все объединились, как никогда прежде. Они образовали ассоциацию, собрали средства и попытались выкупить дома, но колонисты не собирались продавать. И тогда на них начали смотреть.

— Смотреть?

— Смотреть. И на почте, и в школе, и в магазине. Земляки не унимались ни на день. Однажды даже выстроили свои лодки на воде и стали смотреть оттуда. Они сделали их жизнь невыносимой, не говоря при этом ни слова.

— И тогда этим людям пришлось продать свои дома?

— Конечно.

— И я должен из этого вывести, что…