Орлов курил, стряхивая пепел под ноги, старался смотреть в угол комнаты и думать о чем-то далеком, отвлеченном. Вспомнилась молодая женщина, с которой познакомился на днях, вчера они сходили в ресторан и неплохо провели время. Наверное, этот поход в ресторан был последним, и женщина была последней. Вспомнилась старая глуховатая тетка, которая ждет дома и не сядет ужинать без него.

Показалось, что Саша Устименко пошевелил рукой и застонал. Точно, был слышал стон… Устименко лежал посередине комнаты, задрав одну коленку, вторая нога оставалась прямой, кажется, он был еще жив, только потерял сознание. Эта мысль отвлекла на минуту. И снова пистолет стал притягивать взгляд, и противиться этому притяжению, которое сильнее гравитации, он не мог. Орлов зацепил ногой ножку стула и сдвинул его вперед, всего на насколько сантиметров ближе к столу. А вдруг эти сантиметры, выигранная секунда, спасет жизнь, когда он решит действовать…

Орлов снова придвинул стул чуть ближе к столу. Теперь он чувствовал, что боль в руке распространялась на все плечо, на спину и даже отдавала в поясницу. Он смотрел на пистолет и в сотый раз стал мусолить одну и ту же мысль, что патроны, хотя бы парочка, хотя бы один патрон, в обойме есть. Если бы обойма была расстреляна до конца, затвор застопорился бы в крайнем положении. Но ведь этого нет…

Кажется, игра взглядов надоела Разину, он сказал:

— В нем нет патронов. Я расстрелял всю обойму.

Орлов отвернулся, это было неприятное известие. Значит, шанса у него нет и не было, Разин ради собственной забавы играл с ним, как с котенком. Обидно. Он увидел в настенном овальном зеркале свое лицо, бледно-серое, постаревшее. Теперь он чувствовал, что плечо болит сильнее, рукав рубашки пропитался кровью. И вот уже капли, густые, как малиновый сироп, одна за другой полетели на пыльные доски. Он чувствовал горьковатый вкус, хотелось сплюнуть, но во рту было сухо.

Что он, безоружный, раненый в руку, может сделать противнику? Разин сидел спокойно, расслабленно и не вынимал правую руку из кармана плаща. Наверное, обхватил пальцами рукоятку пистолета. Он выстрелит в любую секунду, когда вздумает. За окном послышались какие-то звуки, хлопнула дверца автомобиля. Разин взял со стола пистолет, сунул его за брючный ремень. Чтобы не увидели с улицы, он встал спиной к простенку между двумя окнами и стал смотреть вниз.

* * *

Уже подъехала черная «волга». Деев вылез из машины первым, он был в штатском темно-синем костюме, даже плащ не накинул. Задрал голову и посмотрел наверх. Появился другой мужчина, поднял голову и посмотрели на окна квартиры, куда показал генерал. Подкатила вторая машина, за ней третья. Вышли оперативники. Они стояли двумя группами на ближнем тротуаре, не рискуя переходить на противоположную сторону, — там они могут стать легкими мишенями даже для плохого стрелка. Деев снова сел в машину, в тут же зазвонил телефон.

— Возьми трубку, — сказал Разин. — Скажи ему, пусть заходит.

— Он ведь придет не один, со своими парнями, — сказал Орлов, снял трубку. — Да, Павел Ильич. Это я… Пока все в порядке. Да, жив.

На этот раз слышимость была плохая, в трубке что-то трещало, будто звонили из другого города. Разин прислушивался, но не мог разобрать всех слов.

— Да, я ему передам слово в слово, — сказал в трубку Орлов и повернулся к Разину. — Деев поднимется сюда, но он хочет гарантий. Что ты можешь предложить?

— Скажи так: если он один не чувствует себя в безопасности, пускай… — Разин задумался. — Пусть возьмет пару охранников. Вооруженных.

Орлов, заметно волнуясь, передал предложение Дееву. Треск в трубке прекратился. Теперь Разин хорошо слышал, что говорит Деев.

— Значит, я могу взять с собой двух охранников? — переспросил он. — Слушай, Виктор, передай ему вот что. Я приехал потому, что давно работаю с Разиным, мы были почти друзьями. Знал его, как порядочного человека. Надеюсь, таким он остался. Вот что я скажу по делу. Я поднимусь наверх, в вашу квартиру. И со мной будет не двое, а четверо или пятеро оперативников. На мое усмотрение. Это серьезные люди. Другая группа останется внизу. Не советую Разину шутить. Мы с ним сможем поговорить в присутствии оперов. Только так. Но сначала Разин сдаст оружие, его обыщут. Он слышит?

Разин молча кивнул головой, мол, слышал.

— Он согласен?

— Согласен, — сказал Орлов.

— Хорошо, тогда скажи, что через пять минут начинаем.

Орлов положил трубку. Он почувствовал, как сердце застучало чаще, а на лбу выступила испарина.

Глава 42

Разин поднял с пола наручники. Затем перенес огнетушитель в угол комнаты, к стулу, где сидел Орлов. Пристегнул его свободную здоровую руку к огнетушителю и сказал:

— Это — чтобы ты сидел спокойно. С ним далеко не убежишь.

Орлов, замерев, кажется, даже не дышал, понимая, что в эти короткие мгновения решится, жить ему или умереть. Разин шагнул к буфету, навалился плечом и сдвинул его до упора к дивану. Взгляду открылась ниша и дверь с врезным замком и засовом, ведущая в соседний дом.

— Где ключ? — хриплым шепотом спросил Разин.

— На этажерке. Под толстой книгой.

Сбросив с полки на пол «кулинарный справочник», Разин взял ключ. Он покопался с замком, сдвинул засов, потянул за ручку и оставил дверь открытой. Орлов был неприятно удивлен этими манипуляциями, но чувств не выдал. Снова зазвонил телефон, генерал Деев сказал, что они заходят, — и чтобы никаких сюрпризов.

* * *

Разин вырвал провода, разбил телефон о стенку и вышел на лестничную клетку. Он свесился через перила вниз, увидел, как в темном парадном стало светлее. Это открылась дверь на улицу и вошли несколько мужчин. Внизу снова стало темно. Первый лестничный пролет был отсюда сверху был почти не виден. Не слышно шагов или голосов. Группа, поднимавшаяся вверх, старалась на подходить к перилам, потому что сверху эти участки лестницы были хорошо видны. Они шли по одному, друг за другом, плечами касаясь стен. Часто останавливались, стояли, вслушивались в тишину, осторожно, словно ступали по минному полю, медленно поднимались выше.

Впереди генерала Деева было трое опытных охранников, первым шел начальник опергруппы подполковник Геннадий Артюхов, дядька лет сорока трех, выпивоха и безнадежный курильщик с тяжелой одышкой, которому любое движение давалось через силу. Это он после каждого лестничного пролета взмахивал рукой, давая команду остановиться, хмурил лоб, крутил головой и делал вид, будто слышит, видит и знает нечто такое, чего другим операм самой природой знать не дано.

На самом деле вокруг было спокойно, стояла мертвая