— Положим, отпущу я тебя. Да только как же ты мне крепость отдашь?

— Тем путем, которым я вышел, и войти можно. Все то время, пока мы в крепости стояли, мои люди под стеною лаз рыли. Может, еще когда-никогда в Тамар-Тархан войти надо будет — отчего ж загодя не подготовиться?

— Это что ж ты, и лошадь по тому лазу протянул?

— Мои разъезды вокруг города в дозоре — там лошадь и взял. А заодно и людей упредил, чтоб по сигналу готовы были выступить. Сам понимаешь — в городе им сражаться несподручно, но отвага касогов тебе известна.

— Да уж, не внове.

— Ежели решишь со мной идти, стоит лишь гонца с тамгой этой послать, — Тимир-Каан вытащил из-за пазухи серебряную бляху с витиеватыми восточными письменами, — и мои люди в единый миг ворота захватят. А уж там, кеназ, не зевай.

Святослав задумался: «Небывалое дело, чтоб так, на хапок, твердыню этакую взять. А с другой стороны если глянуть — может, и правда? Касоги для ромеев — варвары, что с ними чиниться… Вдруг Тимирхан не врет, так и впрямь дело разом решить можно. Знать бы только, что он на самом деле Тимирхан. Тамга вроде бы всамделишная. Никакой хан такую, буде жив, не отдаст. А если все же хитрость? Эх, когда б Амвросий так не оплошал, было бы у кого совета испросить».

Мысли о старике-учителе, найденном его всадниками обеспамятовавшим в степи, настроили князя на мрачный лад.

«Экая незадача. Как же наверняка-то вызнать?»

— Княже, — доложил один из воевод, стоявший у входа в шатер, — там херсониты какие-то к тебе просятся.

— Вдругорядь пусть придут. Занят я сейчас.

«И все же: засада или удача? А, была не была… Господь не выдаст, свинья не съест!»

— Слушай меня, Тимирхан. Ежели правду сказал, как победим супостата — дам тебе в земли родные воротиться со всею добычей, а еще и от себя добавлю. Но коли нет — разорю страну твою, огнем и мечом пройду, детям и внукам своим заповедаю камня на камне не оставить. А тебя, сокол, конями порву. — Он взял булатный меч с золотой насечкой и протянул его Тимир-Каану. — Рядом пойдешь.

— Ты правильно решил, кеназ. Уже смеркается, пора ударить. Мои люди охраняют округу, они подпустят тебя близко к стенам.

— Выступаем, — оборвал его Святослав. — И да поможет нам Бог.

Судьба ничего не дает навечно.

Карл I Английский

Король хмуро смотрел на съежившегося под его тяжелым взглядом мальчишку. Его тощая угловатая фигура вызывала в Людовике смешанные чувства. Он помнил, что должен любить его, как отец сына, но всякий раз, когда, завидев короля, принц испуганно жался к стене, а тот втайне сожалел, что не может вселить в этого задохлика собственную душу.

Не так давно верный аббат Сугерий поведал духовному сыну о ереси, именуемой метемпсихозом, — проповедовавшей возможность перерождения. Людовика не покидала мысль, как было бы хорошо, когда б эта ересь вдруг оказалась правдой. Но, оставаясь верным католиком, государь безжалостно гнал от себя обольстительную мысль и теперь глядел на тщедушного наследника, понимая, что именно ему предстоит продолжить дело его жизни.

— Рассказывай, где вы были, — взглядом сгибая плечи мальчика, потребовал король.

— Мы ездили в монастырь, — пролепетал юный престолонаследник. — Там было хорошо, благостно…

— Какой монастырь?

— Я не знаю, де Белькур не говорил об этом. Он лишь заверил, что настоятель аббатства — воистину святой человек. И это правда, отец.

— Правда? — Людовик наклонился вперед в кресле, впиваясь ногтями в подлокотник с такой силой, что резные львы чуть не взвыли от боли. — Отчего ты так решил?

— Когда он говорил со мной…

— О чем говорил?!

Принц смешался, недосказав фразы:

— Он поведал мне, как суетно мирское бытие и что лишь власть духовная, власть, движимая перстом Божьим, в силах направлять мятущиеся души людские к верной цели. Только тот, кто поставлен волею Царя небесного, обретает право вести народы, подвластные ему.

— Каналья, — буркнул Людовик. — И ты что же, поверил ему?

— Отец, как можно не поверить такому человеку? Свет исходил от него, совсем иной свет, нежели от лампады или факела. Аббат, как бы изнутри, от самого сердца, был охвачен сиянием.

Король поморщился.

— Ты говоришь ерунду. Охвачен был сиянием, или тебе это почудилось, суть дела это не меняет. Ты — наследник престола, и в свой срок должен стать христианнейшим королем Франции. За ту непременную поддержку, которую оказывали мы святейшему престолу в Риме, Господь вручил нам державу. Такой порядок жизни освящен временем и Папскими эдиктами. И не какому-то там аббату изменить это! Это гордыня! Смертный грех, которому нет прощения! Что еще говорил аббат?!

Наследник престола с испугом поглядел на отца и, молитвенно сцепив руки, хрустнул пальцами. Людовика отчего-то взбесил этот звук.

— Прекрати немедленно! — заорал он. Принц слега попятился. — Ты растешь никчемным увальнем, — кричал, вскочив с трона, король. — Ты робок, как девица! Ты неуч! Тебе пристало быть служкой в церкви, а не королем Франции! Вот — посмотри на эти руки! Думаешь, я держу ими скипетр? Я держу ими за горло непокорных баронов, держу меч, чтобы карать ослушников и защищать верных! А ты своими жалкими пальцами способен только издавать противный хруст! Тебе не укротить такого строптивого коня, как Франция.

— Отец, я буду хорошим королем! Я даю тебе слово! Господь не оставит меня!

— Господь сам знает, как ему поступать! Молись и полагайся на себя, на свой ум и силу, на мудрость советника, а остальное — не твое дело! Господь…

В тронный зал, тихо перебирая четки, вошел аббат Сугерий.

— Что я слышу, сын мой? Зачем поминаешь ты Господа всуе?

— Прости, отче, — Людовик Толстый склонил голову, и багровый цвет на его щеках вновь стал уступать место землисто-серому, — я говорил в запале.

Он повернулся к сыну:

— Иди. Хотя нет, скажи: заставлял ли тебя этот богопротивный святоша присягать себе или делать нечто подобное?

— Нет, не заставлял…

— Ну, слава Богу! Твое счастье.

— …но я сам, проникшись благоуханным сиянием, исходившим от него, и святостью речей этого великого человека, целовал персты его и клялся вечно следовать каждому слову его.

— Ступай прочь, недоумок! — снова багровея, взрычал Людовик. — И не появляйся на глаза мои, пока не позову!

Мальчик опрометью бросился из зала.

— Ты слышал? — оборачиваясь к Сугерию, неистовствовал король. — Слышал? Он целовал персты «этого святого человека»!

— Я лишь отчасти был свидетелем вашей беседы, — мягко проговорил аббат Сугерий. — И мне горько сознавать, что ты дал волю гневу, ибо не подобает христианскому монарху кричать и топать ногами, будто пьяному торговцу на ярмарке.