Кровь прилила к голове гнома. Закусив губу и крепко сжав кулаки, он сделал первый неуверенный шаг в сторону подворотни.

– А ну, стоять, недомерок! – закричала Каталина, с силой вцепившись острыми когтями в плечо гнома.

– Заткнись, упырица, пока клыки на месте! – грозно прорычал в ответ обезумевший от ненависти гном и до хруста костей сжал кисть девушки своею сильною рукою. – Не хочешь своим мешать, не суйся! – прокричал напоследок Пархавиэль, отпуская руку опешившей и побледневшей от боли вампирши, а затем стремглав бросился во мрак подворотни.

Гном бежал быстро, мчался напролом, спотыкаясь и падая, но каждый раз вскакивая на ноги и упорно продолжая путь. Вначале он ориентировался по стонам жертв, но потом они стихли. Кромешная тьма простиралась вокруг и снижала видимость до кончика носа. Неожиданно Пархавиэль больно ударился головою о какую-то преграду, упал на землю, но тут же вскочил и ощупал руками возникшее на пути препятствие. «Забор, невысокий!» – радостно подумал гном, подтягиваясь и с ловкостью циркового акробата переваливая через препятствие свое грузное тело.

К счастью, дворик, в котором он оказался, был хоть как-то освещен тусклым светом вышедшей из-за облаков луны и отблесками факелов, пробивающихся через узкие щели наглухо закрытых ставень. Пархавиэль видел лишь расплывчатые контуры тел и серые пятна вместо лиц, но этого было вполне достаточно, чтобы оценить ситуацию и начать незамедлительно действовать.

Четверо вампиров устроили засаду на соседней улочке и загнали в пустынный двор трех женщин в черно-белых одеяниях. Двоих тут же прикончили, а третью спас случай: пока двое лакомились кровью из поваленных на грязную землю тел, остальные выясняли между собою отношения, громко спорили, кому принадлежит третья жертва и кто, по их вампирским законам, имел право приступить к трапезе первым.

Женщина испуганно прижималась спиною к забору и, с ужасом взирая на грозно скаливших друг перед другом клыки кровососов, невнятно бормотала какие-то рифмованные слова. Больше всего Пархавиэля поразило, что она тратила время на совершенно бесполезные стишки, вместо того чтобы воспользоваться моментом замешательства и попытаться сбежать.

Лучшим способом борьбы с превосходящими по численности силами противника военные стратеги той поры считали мощный, внезапный натиск, застающий врага врасплох и не дающий ему времени опомниться. Пархавиэль не читал мудрых книг и нудных трактатов об искусстве ведения войн, но полностью разделял мнение об эффективности молниеносных, решительных действий, тем более когда другого выхода просто не было.

Одним длинным прыжком он подскочил к ближайшему, стоявшему на четвереньках кровососу и мощным Ударом ноги в грудную клетку откинул хищника на несколько шагов от жертвы. Появление гнома заставило спорщиков тут же забыть о разногласиях. Они одновременно взмыли в прыжке, надеясь сбить с ног и повалить на землю внезапно появившегося врага. Пархавиэль перекувыркнулся, уходя немного вбок, и, не дожидаясь приземления прыгунов, выставил вперед сжатую в кулак руку. Раскрытая пасть одного из вампиров налетела точно на крепкую кость кулака, послышались хруст и душераздирающий вопль. Зингершульцо заскрипел зубами и поморщился, мелкие, острые осколки клыков содрали кожу и впились между костяшками пальцев. Справа раздалось злобное шипение, а последующий за ним удар в плечо повалил гнома на землю. Инициатива в схватке была потеряна. Вампир ловко оседлал сбитого с ног гнома, придавил его к земле и пытался добраться клыками до шеи. Опрокинутый на спину Пархавиэль ворочался и крутился из стороны в сторону, пытаясь сбросить с себя кровососа и не дать ему возможности впиться в незащищенное горло. И вот когда кожа уже ощущала легкое покалывание клыков, а страх перед приближающейся смертью начал парализовывать рассудок, гнома посетила спасительная мысль. Он крепко обхватил обеими руками голову вампира и изо всех сил надавил на виски – так, что заболели пальцы и свело напряженные мышцы груди. Жуткий хруст и клейкая, вязкая масса, брызнувшая Пархавиэлю в лицо, доказывали, что гном добился желанного результата, раздавил череп врага, как гнилой арбуз.

Однако сил у Зингершульцо оставалось мало, а эффект неожиданности был утерян. Он еще смог откинуть в сторону обмякшее тело убитого врага, а вот подняться на ноги уже не успел: посыпавшиеся со всех сторон удары лишили гнома сознания.

Капля соленой, теплой жидкости упала на разбитый лоб гнома и медленно покатилась вниз, к переносице, раздражая кожу режущим зудом. Превозмогая боль в затылке и звенящий гул в голове, Пархавиэль приоткрыл глаза. Расплывчатое белое пятно, застилавшее взор, отдаленно напоминало гному лицо женщины. Он не разглядел, была ли склонившаяся над ним незнакомка молода и красива уродлива и стара, он испугался и тут же зажмурился. «Нет, только не это, только не сейчас!» – промелькнула в голове раненого мысль отчаяния. Руководствуясь собственным горьким опытом, Зингершульцо был твердо убежден: женщины являлись во снах не к добру. Последняя встреча с призрачными красавицами обернулась весьма неприятным знакомством с акхром, а в реальной жизни ей последовали арест и бесчисленная череда мучительных допросов. «Уж лучше пускай голова трещит, чем видения мучают!» – с надеждой взывал гном к духам снов, боясь новой порции уготовленных ему судьбой злоключений.

Звон в ушах стих, голова начала проясняться. К Пархавиэлю возвращались чувства: он уже слышал свист ветра, а кожа лица ощущала его слабое дуновение и ласковые прикосновения теплых женских рук, гладивших гнома по щекам и спутанной бороде. Через несколько мгновений Зингершульцо понял, что это не сон. Его израненная голова лежала на мягких коленях женщины, которая заботливо ухаживала за ним и пыталась привести в чувство.

Испустив вздох облегчения, принятый незнакомкой за стон, Пархавиэль снова открыл глаза и даже умудрился с первой попытки приподнять голову. Его одновременно терзали боль и смущение: резь в груди, шее и затылке перемешивались с неприятным осознанием своей беспомощности и слабости, которые у махаканских гномов было не принято выставлять напоказ перед женщинами.

– Слава тебе, о святой Конопий! Ты внял моим мольбам и не позволил погибнуть благородному воину! – громко заголосила женщина, как только Пархавиэль, шатаясь, поднялся на ноги.

«Странная она какая-то, больная, что ли? – подумал гном, обхватив обеими руками голову и крепко сжимая Раздираемые болью на части виски. – Спасли-то ее мы: я и еще какой-то там „благородный“, что и мне заодно загнуться не дал, а благодарит, дурочка, кого-то третьего, которого здесь вообще не было!»

Убедившись, что, прилагая некоторое усилие, может твердо стоять на ногах, а в глазах не так уж сильно и двоится, Пархавиэль огляделся по сторонам. Начинало светать. Солнце еще не взошло, но ночная мгла уже рассеялась. Он и сидевшая на коленях женщина находились в том же самом дворе, где произошло нападение. Однако ни трупа вампира, ни тел жертв не было. «Удивительно, – подумал гном, пытаясь найти логическое объяснение тому невероятному факту, что все еще жил, а на его теле не было ни одного укуса, только синяки, ссадины да разбитый о челюсть кровососа кулак, – почему твари не добили меня и оставили в живых женщину? Если их спугнули пришедшие на помощь жители, то почему мы все еще здесь и куда подевались трупы?»