– Все кончено, – повторила Джейн и не поверила своим словам.

На месте, где только что стоял вертолет, поднялся высокий столб песка и пыли. Машина пролетела над поселком Измес и скрылась за холмом. Жители, услышав первые выстрелы, давно разбежались по домам и заперли двери. На улице остался только беспризорный мальчишка, катавший железный обруч от бочки, и еще старик, сидевший на земле возле колодца.

Мальчишка бросил катать обруч, поднял голову кверху, ладонью закрывая глаза от солнца, и стал смотреть, как вертолет, набрав высоту, летит к ближнему холму и пропадает из виду. Старик тоже поднял голову и помахал вслед вертолету рукой.

К главному входу ведомственной больницы подъехал «Мерседес» представительского класса. С заднего сиденья выбрался Дима Радченко, одетый в серый итальянский костюм, бордовый галстук и туфли из полированной кожи. Он вытащил корзину белых роз и бумажную сумку, в ней лежал подарок, упакованный в золоченую бумагу. Поправив галстук, вошел в вестибюль, по лестнице поднялся на четвертый этаж в кабинет главного врача хирургического отделения и вышел оттуда уже без цветов и сумки.

Возле своей палаты посередине коридора стояла Джейн Майси, одетая в голубые джинсы и синюю майку. Она еще издали помахала Диме рукой.

– Главный врач отпустил тебя до восьми вечера, – сказал Радченко. – Заказан столик в хорошем ресторане. Там готовят блюда европейской кухни и подают приличное вино.

– Ничего не получится с рестораном, – улыбнулась Джейн. – Во-первых, у меня нет подходящего к случаю платья. Во-вторых, есть не хочется. Сегодня последний день в Москве. Завтра утром, после обхода, меня выписывают из больницы, а вечером – самолет.

– Хорошо, куда ты хочешь поехать? Покататься по Москве? Скажем, Замоскворечье?

– Может быть, поедем на Воробьевы горы? Я столько раз собиралась с высоты посмотреть на Москву, и все никак не получалось.

– Без проблем, – кивнул Радченко.

– Тогда я возьму куртку.

Дима проводил Джейн взглядом. Она уже нормально ходила, лишь немного прихрамывала на правую ногу, но это пустяки. О пулевом ранении напоминали два косых красноватых шрама на икроножной мышце. Врач сказал, что через полгода можно будет сделать пластическую операцию, удалив эти отметины. Вместо них на коже останутся два тонких шва, похожих на царапины, почти незаметных.

Через пару минут они спустились к машине. Моросил дождь, кажется, он зарядил надолго, до завтрашнего утра или до следующей недели. Машина тронулась с места, проехав по аллее, на секунду остановилась возле вахты и заспешила дальше. Майси смотрела на городские улицы и молчала, а Дима думал о том, что все слова, важные, очень нужные, уже сказаны. И не к чему повторяться, задавать вопросы, ответы на которые знаешь.

На этой неделе, когда дела окончательно пошли на поправку, майор полиции Юрий Девяткин дважды побывал в больнице. В присутствии адвокатов, в том числе Радченко, Джейн дала показания и подписала исписанные майором протоколы.

– Мне очень жаль, что ваш жених убит, – сказал Девяткин, прощаясь. – Конечно, это для вас слабое утешение, но все-таки вы должны знать: убийцы не ушли от возмездия.

– Да, да. – Джейн подняла взгляд на Девяткина и добавила: – Хорошо, что вы… То есть что они… Теперь я знаю, что Шатун не откупится от полиции, не отделается взятками от суда.

Девяткин собрал свои листочки в папку и ушел, напоследок сообщив, что тело Майкла Уилкиста доставлено в Атланту и его прах уже захоронен. Джейн ответила, что ей звонили из Америки, она все знает. И вдруг повалилась на кровать и разрыдалась в подушку. Это были тягостные минуты. Радченко, сидевший на стуле в углу палаты, подумал, что Джейн наверняка любила этого Майкла.

Девяткин почему-то стоял в дверях и не уходил, видимо, хотел сказать нечто важное. Наконец он понял, что для этого не самое подходящее время. Радченко догнал его, когда майор уже спустился вниз и выходил из больничного корпуса. Майор остановился, прикурил сигарету и внимательно посмотрел на Диму.

– Вообще-то, я думал, что адвокаты способны только мешать следствию, но ты молодец. Вытащил женщину с того света. Прямо из преисподней. Ты вот что… Передай ей такую штуку. Я сам хотел сказать, но эти ее слезы вгоняют меня в тоску. Короче, скажи, что при обыске в квартире Шатуна был найден пистолет. Из этого ствола убили Уилкиста, а на пистолете ее пальцы. На затворе, на рукоятке, на обойме – везде ее пальцы.

– Джейн подставили…

– Все это теперь не имеет значения. Скажи ей, что пистолет не проходит ни в каких следственных материалах. Для чего лишний раз проводить еще пять допросов и столько же экспертиз? Тем более что ваша подопечная спешит вернуться на родину. Скажи ей, что в московской полиции работают не формалисты, не бюрократы. Все обстоятельства преступлений нам известны. Уголовные дела будут закрыты с формулировкой «в связи со смертью подозреваемых». А чего еще надо? Каких подарков ждать от судьбы?

– Вы уничтожили пистолет? – спросил Радченко.

– Нет, просто стер с него отпечатки пальцев, – усмехнувшись, Девяткин похлопал адвоката по плечу. – Кстати, интересная женщина. Я бы на твоем месте обратил на нее внимание. Самое пристальное.

Дима хотел ответить, что он женатый человек, любит свою жену, у него ребенок, которого он тоже любит больше жизни, но не успел, потому что майор поспешно ретировался, сел в машину и уехал.

В тот же день в больницу привезли цветы и огромного плюшевого медведя от Лиды Ивченко. В цветах лежал конверт с запиской, точнее, целое письмо. Лида благодарила Джейн за блестяще проделанную работу, за ее преданность делу, честность и принципиальность. Сама она улетела в Цюрих. Операцию по пересадке костного мозга ее ребенку назначили на следующую неделю… Под конец просила прощения, что не сможет увидеться с Джейн, но они обязательно еще встретятся…

Радченко и Джейн вышли из машины. Дима раскрыл темный купол зонта, по которому застучали дождевые капли. Они подошли к гранитному парапету, отделявшему смотровую площадку на Воробьевых горах от склона холма, уходившего вниз.

По субботам сюда приезжают машины с молодоженами, автобусы высаживают здесь туристов из всех уголков мира. Площадка в любое время года полна людей. Но сегодня почти никого нет. Подросток с девочкой, видно приезжие, тихо переговариваются и смотрят вдаль. Одинокий старик в сером плаще, накрывшись зонтом, глядит сквозь дождливую пелену, будто хочет увидеть свою молодость.

Но в дождливый день с самого высокого места в Москве не видно и половины города. Сквозь просветы в серой мгле выглядывают золотые маковки церкви Донского монастыря. Виднеется высотное здание Министерства иностранных дел, увенчанное острым шпилем. Радченко показывал пальцем на стадион, напоминающий огромную летающую тарелку, и радиовышку на Шаболовке. Он путался в цифрах, рассказывая, когда, зачем и почему были построены эти сооружения, но оборвал скучную лекцию, решив, что Джейн, пожалуй, знает все это не хуже, чем он сам. А если и не знает, ничего страшного.