— Хай, господин Хильдеринг! — окликнул его кто-то. — Как дела?

Застигнутый врасплох, он молниеносно обернулся и за частыми бисерными нитями дождя не сразу различил смуглого араба, полускрытого зарослями георгинов возле дома напротив.

— Все прекрасно, — с неудовольствием ответил он, пытаясь вспомнить имя этого жилистого человека, несколько раз нанимавшегося в его компанию на сезонные работы. — А как ты поживаешь, почтенный?

— И у меня все прекрасно, ведь вокруг меня цветы — мои лучшие друзья! Посмотрите, как они мне улыбаются!

«Идиот», — мысленно заключил Маурис и, попрощавшись, степенно прошествовал мимо. Слева начиналась парковая аллея, тянувшаяся до площади перед собором. Нет, в церковь ему точно не надо — да простит его Господь!.. Хильдеринг свернул направо — в торговый квартал, пустынный ввиду позднего часа, и очутился перед очередным баром, на сей раз рассудив, что вполне заслуживает маленького удовольствия — порции можжевеловой водки, которая позволит немного согреться и расслабиться… Усевшись за стойкой, он расстегнул плащ и промокнул носовым платком вспотевшие ладони. Лишь после этого взял стакан и опасливо принюхался к жидкости. Алкоголь Маурис употреблял редко — в последний раз с той сумасшедшей русской, которая совсем не берегла здоровье и не экономила эмоций — много смеялась, много плакала, отчаянно бросалась в волны, будто желала утопиться… Когда же это было?.. Они расстались утром 1 сентября, а сегодня — 16 октября, значит, прошло полтора месяца… Вполне достаточно для того, чтобы ее забыть!.. Однако… Вдыхая терпкий дух можжевеловых ягод, Хильдеринг хорошо помнил, как пахла Софи — йодом, солью, рыбой, всеми испарениями моря с его моллюсками и водорослями. Ему этот аромат всегда представлялся восхитительным, быть может, потому…

Он выпил залпом, и грубый, обжигающий вкус водки перебил запах Софи. Но Маурис не хотел отпускать от себя ее образ — завитки темных волос, отливавших медью, и карие глаза, оттененные длинными ресницами, и чеканные, отполированные загаром скулы, и подвижный, манящий рот. О, упоительная женщина!.. Воспоминания разволновали его настолько, что пришлось повторить выпивку. Вторую порцию Хильдеринг тянул мелкими глоточками, вспоминая, как русская стеснялась его. Чудачка!.. Робела, как девочка… и он робел и радовался тому, что Софи не догадывается о его возрасте, проблемах с сосудами, хондрозом, артрозом, простатитом… Хм, он не дал ей ни малейшего повода для подозрений о старческих недугах, ибо ощущал себя молодым, сумасбродным плейбоем. Всемогущим, как Бог!..

— Вы пьете водку? А я предпочитаю виски, — весело молвил араб, устраиваясь рядом за стойкой. — От водки хочется спать, а виски бодрит!

«Как он меня нашел?! Неужели выследил?» — напрягся Хильдеринг. Однако чокнулся и пожелал здоровья, хотя именно здоровья этому олуху было не занимать, судя по его глупой, беспричинной жизнерадостности… С недавних пор Мауриса стали раздражать люди с избыточной энергией, сам факт их существования воспринимался крупной несправедливостью.

— Про Халид писать газета, он иметь самый лучший цветник в Апельдорн, — в третьем лице, коверкая голландский, сообщил тот, невзначай напомнив свое имя.

— Поздравляю, — отозвался Маурис и сделал большой глоток, от которого его передернуло.

Араб поболтал янтарную жидкость в бокале, заставив кубики льда соприкоснуться и звякнуть. Отпив, неприятно зачмокал, смакуя. Хильдеринг отвернулся, дабы не выказать отвращения, в шею при этом вонзилась боль, растекшаяся по плечам и между лопатками, будто за шиворот плеснули чего-то гадкого. Мужчина поежился, а Халиду все было нипочем: он по-прежнему довольно лыбился и чмокал и, что хуже того, непринужденно почесывал свою неопрятную башку. Поинтересовался, нравятся ли боссу Мадонна и Бритни Спирс.

— Да, они эффектные блондинки, — рассеянно подтвердил босс, размышляя, не перейти ли ему на скотч Ballantine's.

— А Халид в них разочаровался, — сообщил араб таким тоном, будто переспал с обеими. — Халид в Интернет видеть фото, где Мадонна и Бритни Спирс целуются. Они — лесбиянки, фу!

— Лесбиянки? — машинально переспросил Хильдеринг, интонацией подтвердив солидарное разочарование, однако оно относилось не к артисткам, а к собеседнику, мешавшему предаваться мечтам о Софи. От досады он заказал себе виски.

— И мне повторить. — Араб лихим щелчком послал бармену пустой бокал и изрек: — Цветы лучше женщин. Цветы нуждаются в заботе и ласке, а женщинам нужны только деньги. Аха! Халид познакомился в Интернет с одной русской из Сибири. Она писать, что люблю тебя, буду вечно твоя, и хотеть приехать, хотеть, чтобы Халид дать деньги. Но Халид не иметь желание тратить деньги…

— Как зовут ту русскую? — насторожился Маурис, чье сердце засаднило от ревности.

— Имя Лилия, как цветка. Аха, аха, — закудахтал Халид, приглаживая указательным пальцем мокрые щетинистые усы. — Аха! Но настоящие лилии лучше!.. Мои цветы девять месяцев в году растут в мой сад и круглый год — в мой апартамент! Я иметь пятнадцать сорт амариллис…

— А я имел русскую женщину, — неожиданно перебил его Хильдеринг, переставший себя контролировать, пивший скотч, как воду.

— Аха?! — почему-то обрадовался араб, жестом округленных пальцев изобразив женскую грудь на уровне своей груди. — Хороший фемина?

— Прекрасный! — горячо подтвердил Хильдеринг, переходя на тот же ломаный язык.

— Фемина нужна несколько минут в день, а цветы — всегда, — заспорил Халид. — Жизнь цветка коротка и прекрасна, как жизнь человека…

Маурис перестал поддерживать бессмысленный диалог: цветы ему были безразличны, зато неудержимо захотелось услышать Софи, удостовериться в том, что она его по-прежнему помнит и любит. Голос у нее глубокий, как море… Боже правый, как дивно она пела на яхте! Пела про капитана и называла его своим капитаном, смотря своими огромными глазищами с таким благоговением, что душа переворачивалась!.. Если бы Хайди хоть иногда проявляла подобную пылкость, подобное почтение! Но нет, она только школила его, точно провинившегося матроса… Жена холодна, как Северное море, а Софи ласкова, как теплые шелковые волны Средиземноморья… Из привычного, почти инстинктивного страха перед Хайди он накануне вылета заперся в кабинке туалета турецкого аэропорта Даламан и порвал визитку русской любовницы. Утопил клочки в унитазе, но прежде постарался запомнить код и номер…

Оставив на стойке крупную купюру, Хильдеринг вторично простился с арабом и заспешил к уличному телефону-автомату. Глядя на панель с кнопками, задумался… Палец норовил промахнуться, попасть не на ту кнопку. Но — о, чудо! — номер соединился.

…В то время, когда в нидерландском городе Апельдорне перевалило за восемь часов вечера и дождь окончательно слился с мраком подступившей ночи, в сибирской столице шел первый час нового дня — 17 октября, и над ней кружился первый снег. Крупные, разлапистые белые хлопья подсекал порывистый ветер — они летели косо, с хлюпающим вздохом оседали на крышах домов и автомобилей, на скамейках и тротуарах, на проводах и ветвях деревьев, будто усталые перелетные птицы, устраивающиеся на ночлег.