Американские двойные стандарты, старо как мир. У нас все основано на двойных стандартах. Это наша история. Эту страну основали рабовладельцы, которые ХОТЕЛИ БЫТЬ СВОБОДНЫМИ! Вот логика: они убили массу белых англичан, отстаивая право собственности на черных африканцев, чтобы потом убивать красных индейцев и продвигаться на запад, чтобы отнять оставшиеся земли у коричневых мексиканцев, чтобы выкроить там место для своих самолетов, чтобы отправить их сбрасывать ядерные бомбы на желтых японцев. Знаете, каким должен быть девиз у этой страны? Дайте нам цвет – МЫ ЕГО СОТРЕМ!

Однако не будем терять холодный рассудок. Тут уже вот на дорогах кипит своя классовая борьба – спасибо популистам.

…Ну и, конечно, не забыть три самых тошнотных слова, которые только могли прийти в голову мужчине: РЕБЕНОК В МАШИНЕ! Не знаю, чем они думали, эти яппи хреновы! РЕБЕНОК В МАШИНЕ – кого это ебет? Меня лично – нет. Вы же понимаете, что они хотят этим сказать? Мы знаем, что ты хреновый водитель, но тут сидит наш ребенок, и мы надеемся, что ты будешь вести себя за рулем хоть чуть-чуть аккуратнее! А знаете, что я делаю? Устраиваю так, чтобы они въехали в гребаный электрический столб или врезались в сраное дерево! Чтобы их дитятко слегка встряхнулось. Пусть не отрывается от реальности, ради всего святого!

Они думают, что я поменяю манеру вождения только потому, что какая-то тетка забыла вставить противозачаточную диафрагму? Да неужели? У них в машине ребенок!..

Ребенок в машине! Мадам, меня совершенно не интересуют ваши проблемы! Почему бы честно не прицепить наклейку: «ИДИОТКА ЗА РУЛЕМ»? Уверен, что за ними очередь не стоит. Еще бы, их раздают бесплатно в пакете с «вольво» и «ауди»! И с «саабами»! Есть сорт мудаков, которые предпочитают «САААААААБЫ»! Мы купили «САААААААБ»! Ну и зачем вы купили это шведское дерьмо? «Это безопасная машина». Почему-то некоторые думают, что если они купили безопасную машину, то на правила дорожного движения можно забить. А ты сначала ВОДИТЬ научись, а потом уже покупай безопасную машину!

Я В БЕШЕНСТВЕ, ЧЕРТ ПОБЕРИ!!!

Почему я предпочитаю кувалду рапире? Почему считаю, что лучше выражать свои идеи в грубой, агрессивной, вызывающей форме? Да потому, что вижу: когда жизнь берет нас в оборот, это уже не уколы рапиры, не нежные, ласковые прикосновения. Это откровенное безжалостное насилие. Растянутое во времени насилие нищеты, насилие неизлечимой болезни. Безработицы, голода, дискриминации. Это не выплеск агрессии какого-нибудь идиота, который в «Макдоналдсе» открывает огонь из «узи», лишая жизни сорок человек. Это реальное насилие, которое происходит изо дня в день, снова и снова, неслышное, безмолвное, усиленное тысячекратно.

И одного острого словца тут уже недостаточно. Меня лично мало утешает остроумие «Ступенек Капитолия»[247], когда они распевают: «Ой, дили-дили, там кого-то убили!»

«Пошли вы на хуй, долбоебы!» – вот моя позиция. Идет ли речь о мире или о властях. Когда уже у нас в стране начнут убивать тех, кто говорит правду? (Кстати, почему все те правые, на которых покушались, выжили? Уоллес[248]? Рейган[249]? Разве в нашем лагере нет снайперов?)

В моих шоу 1990 и 1992 годов для «Эйч-би-оу» царила гармония. В 1990-м впервые все так удачно сошлось: сильные стороны моей новой манеры письма стали еще очевиднее, а политическую реальность я оценивал не в пример трезвее. Это еще не «Как глушат культуру в Нью-Йорке»[250], но уже заметный прогресс по сравнению с 1988 годом, который тоже был шагом вперед по сравнению с 1986-м.

Возможно, одна из причин – только не смейтесь – в том, что и в 1990, и в 1988-м я записывался в Нью-Джерси. Да, поцелуй-ее-там-где-пахнет Нью-Джерси[251]. Мы все-таки пришли к выводу, что на Западном побережье шоу для «Эйч-би-оу» лучше не снимать. Публика в Калифорнии занята своими проблемами: пойти ли завтра на пляж или в парк аттракционов «Волшебная гора»? В Лос-Анджелесе не привыкли слушать артиста затаив дыхание.

Альбом 1988 года «Чем я занимаюсь в Нью-Джерси?» я записал в Парковом театре в Юнион-Сити, а «Опять за старое» 1990 года – в Государственном театре в Нью-Брансуике. Тут меня принимали с куда бо`льшим энтузиазмом, чем на Западном побережье. А несколько сильных, почти шокирующих номеров, созданных к 1990 году, работали на мое новое сценическое амплуа. В одном из них, «Об изнасиловании – с улыбкой», речь шла не столько об изнасиловании, сколько о том, что нам хотят указывать, о чем можно говорить, а о чем нет. В начале 90-х у всех на слуху была политика идентичности; возникали новые языковые коды (с эпицентрами в университетах), ширились запреты на оскорбительные высказывания. «Я уже не знаю, о чем можно говорить», – так я начинал свои концерты. Кому-кому, а комикам постоянно указывают, что есть запрещенные темы, над которыми нельзя смеяться. Я был с этим не согласен.

Возьмем изнасилование. Смешно ли это? А почему нет? Представьте, что Поросенок Порки[252] изнасиловал Элмера Фадда[253]. Потому что Элмер к нему клеился. И сам этого хотел.