– Мне кажется, ты этого ждешь с нетерпением, – усмехнулась Татьяна.

– Не надо ничего придумывать. Меньше надо думать про Родиона.

– Это все, чем ты можешь мне возразить?

– Я не хочу возражать тебе, потому что ты говоришь явную глупость.

– Я уже весь вечер слышу от тебя, что говорю глупости, что я дура, что занимаюсь не своим делом…

– Татьяна!

– Ну что? Что?

Я присел перед девушкой и взял ее холодные ладони в свои руки.

– Я не хочу задеть твои профессиональные чувства, – сказал я как можно ласковее. – У тебя прекрасные артистические данные. Ты ловкая, смелая, изобретательная. Но Игра, которую ты придумала, – неудачная затея. Это ошибочный путь.

– Тебе так кажется, – не согласилась Татьяна.

– Да ты посмотри, что творится в городе! Мы жестоко экспериментируем над живыми людьми! Дразним нищих виртуальным богатством! Я, конечно, не бог весть какой гуманист, но считаю, что это бесчеловечно!

– Не я, а редактор газеты придумал «генеалогическое древо», – ответила девушка. – С него все и начали завидовать друг другу.

– Но он бы его не придумал, если бы мы не распустили слух о гибели Родиона! – возразил я. – Ладно, оставим в покое горожан, они со своей завистью сами разберутся. Давай поговорим о нас с тобой. Я не хочу, чтобы Родион обнимал и целовал тебя. Невыносимо делать вид, что это в порядке вещей! Я ревнивый человек и могу не выдержать! Понятно?

– Понятно, – мягко усмехнулась Татьяна. – Можешь успокоиться – я не испытываю удовольствия, когда он меня целует. Но это работа, мы с тобой пошли на нее сознательно, дали слово князю…

– Но кто ж знал, что я полюблю тебя! – горячо произнес я. – Может, ради этой работы ты еще и спать с Родионом будешь? Прилюдно! Чтобы все поверили, что ты его невеста!

Татьяна побледнела и выдернула ладони из моих рук.

– Может быть, – ответила она неприязненно. – Если ты поверишь в это, я не стану тебя убеждать в обратном.

– Ну знаешь… – с возмущением произнес я и выпрямился. – Значит, тебя вполне устраивает, что я буду о тебе думать…

– Думай что хочешь! – перебила Татьяна и тоже встала. – Но хочу сказать одно: я всегда считала, что любовь – это прежде всего доверие.

– Выходит, тебе легче любить меня, чем мне тебя, – процедил я, исподлобья глядя в лицо девушки. – Меня ведь никто не обязывает на твоих глазах ухаживать за другой женщиной.

Татьяна улыбнулась, но одними губами. Глаза оставались холодными и подвижными, как февральская метель.

– Извини, милый, что я подкинула твоим чувствам такую непосильную работу, – сказала она, сняла с вешалки и перекинула через плечо плащ. – Чао!

– Скатертью дорога! – попрощался я, очень недовольный и разговором, и Татьяной.

Она не стала хлопать дверью, прикрыла ее за собой тихо, плотно, и вслед за этим я услышал стук ее каблуков по лестнице. Мне захотелось что-нибудь разбить. «Пусть катится к чертовой бабушке!» – подумал я, падая в кресло, в котором минуту назад сидела девушка, схватил пульт и стал беспорядочно «листать» телевизионные программы, совершенно не понимая смысла того, что мелькало на экране. «Если в ее делах я стою на последнем месте, – убеждал я себя в том, что мое поведение естественно, – а главное для нее – профессиональные амбиции, то это не девушка. Это сотрудник, работник, должностное лицо, субъект, резидент – кто угодно, но только не тот ангел, за которого я ее поначалу принял. А в самом деле: с чего вдруг я втемяшил себе в голову, что она красива? Весьма посредственная курносая мордашка…»

Я отшвырнул от себя пульт, вскочил с кресла и подошел к окну, завешенному шторами. Таясь, осторожно сдвинул край шторы в сторону. Татьяна застегивала пуговицы на ходу, дырявила каблуками мягкое покрытие, оставляя за собой многоточие. Навстречу ей шли Родион с Палычем. Родион – на полкорпуса впереди, он сокращал расстояние между собой и девушкой широкими шагами, руки были подвижными, походка целеустремленной, его вьющимися волосами играл ветер. Палыч отставал, через каждые три-четыре шага переходил на бег, чтобы догнать и идти вровень.

Все остановились. Я не слышал голосов. Татьяна качала головой то утвердительно, то отрицательно. Она приподняла плечи, ей было зябко. Палыч, о чем-то рассказывая, размахивал руками, сближал ладони, словно сжимал между ними невидимый мячик, – может быть, снова хвалился щенками, показывал, какие они еще маленькие.

Родион опустил руки девушке на плечи, затем поднял воротник ее плаща. Они прощались. Татьяна встала на цыпочки и поцеловала Родиона. Затем – быстро, почти неуловимо – оглянулась на мое окно.

Я поднял с пола стакан, из которого она пила, и швырнул его в стену. Стакан ударился о бетон тяжелым днищем, цокнул, пружинисто отскочил и упал на диван. Я снова поднял его, с удивлением рассматривая прозрачные грани, блеклый след губной помады. «Из чего же он сделан? – подумал я. – И кто этот мудрый производитель, который предвидел, что я захочу его разбить?»

Внизу хлопнула дверь. Я через голову стащил с себя рубашку, оголившись до пояса, зашвырнул ее под шкаф, разложил диван, пристроил у изголовья две подушки, лег и накрылся одеялом. Едва я успел принять расслабленную позу и покрыть лицо выражением сладостных воспоминаний, как от тяжелого удара широко распахнулась дверь.

На пороге стоял Родион.

– Сукин ты кот! – взревел он, извлекая из глубоких карманов длиннополого черного пальто две бутылки шампанского. – Ты почему кинулся на меня как бешеный?

– Родион?! – с фальшивой неожиданностью воскликнул я. – Ах, зараза, я не ждал тебя! Только что Татьяну проводил… Извини, две минуты – и я в форме!

– Понимаю! – закивал Родион, с грохотом выставляя на стол бутылки. – Ты продолжаешь делать вид, что я всегда являюсь пред твоими очами неожиданно!.. Клюковку пьем? – обратил он внимание на ополовиненную бутылку настойки. – Недурственно, одобряю…

– Наконец-то мы с тобой спокойно поговорим, – бормотал я, отыскивая глазами рубашку, которую впопыхах спрятал слишком хорошо. – Отвернись, я…

– Да будет тебе! – махнул рукой Родион и принялся сдирать фольгу с горлышка шампанского. – Чего стесняться? Ты же в брюках и ботинках лежишь – это уже с порога заметно. Так теперь модно ложиться с девушкой в постель?

Дожил до тридцати, а краснеть не разучился! Я почувствовал, как у меня начинают полыхать огнем щеки и лоб. Пробормотав что-то насчет «слишком торопился», я вылез из-под одеяла, выудил из-под шкафа рубашку и стал надевать ее. Видя мой сконфуженный вид, Родион усмехнулся и выпустил пробку в потолок.

Мне на лицо упали брызги. Родион наполнил стаканы шипящей пеной. Стакан с губной помадой придвинул мне («Тебе сам бог велел из него пить»), качнул своим стаканом у своего лица и одним глотком проглотил шампанское. У меня перехватило в горле.