Зона поиска остатков корабля была настолько велика, что прочесать ее, передвигаясь пешком, не представлялось возможным. Недели через две мне было поручено возглавить воздушный поиск, в котором задействованы самолеты и вертолеты для обнаружения крупных фрагментов. Казалось бы, части космического корабля легко опознать с первого взгляда даже с воздуха, но мы теряли время на обследование старых автомобилей, ванн, заржавленной бытовой техники и всевозможного мусора, издали казавшихся имеющими отношение к шаттлу. Ходили слухи, что во время поисков были обнаружены останки жертв убийств и места, похожие на лаборатории по производству метамфетамина, хотя я так и не узнал, имели ли они под собой почву.

Некоторые найденные нами фрагменты «Колумбии» были на удивление неповрежденными. Я нашел в лесу принтер Canon с корабля без единой царапинки – той же модели, с которой мне в будущем пришлось повоевать на космической станции. Мы нашли образцы поставленных экипажем научных экспериментов в полной сохранности – вплоть до того, что ученые могли бы некоторые из них завершить. Катастрофу пережила даже чашка Петри, полная червей.

Каждый день, что я занимался поисками, нам помогала Армия спасения, снабжая едой и кофе и оказывая любую посильную помощь. С тех пор в рождественские дни я никогда не прохожу мимо их волонтеров с колокольчиками, не опустив пожертвование в красный котелок.

Несколько врачей-астронавтов в местном морге оберегали останки наших погибших коллег в ожидании транспортировки. Мне выпало сопровождать тело Лорел на базу ВВС «Барксдейл» на вертолете Black Hawk. Спускаясь из кабины вертолета, я с удивлением увидел генерала ВВС в парадной форме, энергично отдающего честь, и за его спиной все подразделение офицеров и авиационных специалистов по стойке смирно. Я был тронут этим проявлением уважения к покрытому флагом гробу, переносимому в ангар. Останки Лорел были помещены на борт самолета и доставлены на базу ВВС «Довер» в Делавере, в военный морг, для судмедэкспертизы.

Пока шли поиски, произошла вторая трагедия – разбился участвовавший в операции вертолет Службы охраны лесов. Два человека погибли, еще трое получили ранения. Расследование установило, что пилот нарушил эксплуатационный предел вертолета, вероятно пытаясь достичь труднодоступного района. Никто не заговорил о прекращении поисков фрагментов и останков, но эта авария стала еще одним трагическим напоминанием о рисках, неотъемлемых от авиации.

Трое членов экипажа были похоронены на Арлингтонском национальном кладбище, остальные – в своих родных штатах. НАСА арендовало или одолжило самолеты, чтобы доставить тех из нас, кто был наиболее близок к покойным, на церемонии в Арлингтоне и в других местах. Ветреным днем, который должен был стать 42-м днем рождения Лорел, она была погребена рядом с двумя товарищами по экипажу «Колумбии». На торжественной церемонии с полными воинскими почестями, наблюдая, как гроб медленно опускается в землю, я полностью осознал нашу потерю и, как никогда остро, риск, на который мы идем, отправляясь в космос. Много раз до этого я терял друзей и коллег в авиакатастрофах. Я перестал вести точный счет, когда число перевалило за 30. Теперь их уже больше 40, но я еще никогда не лишался такого близкого друга, как Лорел Блэр Кларк.

Я готов поклясться, что катастрофа «Колумбии» ни на секунду не стала для меня поводом задуматься об увольнении. Однако гибель коллег напомнила, что моя дочь может вырасти сиротой, как дети членов экипажа «Колумбии». Программа полетов шаттлов будет приостановлена, пока комиссия по расследованию катастрофы не придет к выводу о причинах случившегося, размышлял я, и следующие шесть месяцев мне почти нечего будет делать. Впоследствии мне было поручено руководить работами по интеграции космической станции во главе группы астронавтов и инженеров, принимавшей решения по оборудованию и процедурам, используемым на МКС, которая на тот момент была постоянно обитаемой уже два года. (Все еще маленькая, она представляла собой зачаток той разросшейся конструкции, которую мне предстояло посещать.) Я старался узнать все, что мог, о том, как сделать функционирование станции максимально экономным и эффективным.

В августе 2003 г. комиссия по расследованию обстоятельств катастрофы шаттла «Колумбия» огласила результаты. Требования полностью закрыть программу полетов на шаттлах, как боялись некоторые, не последовало, но она не могла продолжаться вечно. Комиссия рекомендовала после окончания сборки Международной космической станции, ожидаемого в 2010 г., подвергнуть орбитальные шаттлы повторной сертификации для продолжения полетов. Для этого потребовалось бы целиком разобрать и заново собрать все три корабля. Повторная сертификация была бы настолько сложной и дорогой, что у НАСА не было шансов убедить конгресс выделить на это деньги, поэтому мы знали, что с шаттлами, скорее всего, будет покончено. Кроме того, НАСА хотело сосредоточиться на разработке нового аппарата для исследования космоса (из этого проекта выросли сегодняшняя ракета Space Launch System корабль Orion) и не смогло бы ее полноценно финансировать одновременно с шаттлами и космической станцией. Чем-то предстояло пожертвовать, а именно программой «Спейс-шаттл». Я согласился с этим решением, хотя знал, что мне ее будет не хватать.

В октябре 2003 г. Лесли родила нашего второго ребенка, Шарлотт. Роды оказались еще более тяжелыми, чем предыдущие. Шарлотт появилась на свет путем кесарева сечения, без сердцебиения и дыхания. Я до сих пор помню, как ее крохотная безжизненная синяя ручонка свешивается из хирургического разреза, а врач громко зовет помощников. Я прошел очень серьезную подготовку и получил большой опыт в области экстренной медицины, но то, что происходило в операционной, было настолько пугающим, что мне пришлось уйти. Мой брат и Саманта сидели в комнате ожидания, по их словам, я вышел из операционной белый как стена. Я прождал вместе с ними, казалось, вечность, пока не пришел врач и не сообщил, что Лесли и Шарлотт в безопасности, хотя какое-то время положение было критическим. Он предупредил меня, что из-за кислородного голодания у Шарлотт по мере роста могут проявиться проблемы со здоровьем, в том числе церебральный паралич. Он не мог предсказать, как обернется дело, и его профессиональной обязанностью было предупредить меня обо всех возможных последствиях, но, когда я спросил его личное мнение, он ответил: «Не думаю, что у нее будет церебральный паралич. Мне кажется, с ней все будет в порядке». Он оказался прав.

Наш полет был перенесен на сентябрь 2006-го, а вскоре еще на июнь 2007-го. Перестановки дали мне возможность пересмотреть состав экипажа. Я предложил включить Лизу Новак в другой, более ранний полет по двум причинам: ее порывистость и упрямство тревожили меня, и если бы она дожидалась STS-118, то с момента ее зачисления в астронавты до первого полета прошло бы почти 10 лет. Я настаивал на ее включении во второй космический полет после возобновления программы шаттлов, который должен был состояться задолго до нашего. Так распорядилась судьба, что в ней участвовал мой брат Марк.

Одновременно с переводом Лизы ушел и Скотт Паразински, чтобы полететь сразу после нас под командованием Пэм Мелрой. Место Скотта занял Рик Мастраккио, до поступления в отряд астронавтов работавший оператором полетов в ЦУП и разработавший многие процедуры аварийного прекращения полета, которые мы отрабатывали на тренажерах. Я знал, что это сделает его незаменимым членом экипажа на этапах выведения шаттла на орбиту и возвращения в плотные слои атмосферы, тем более что он был исключительно компетентен в технических вопросах.